Автор неизвестен - Журнал День и ночь

Вдруг в лицо мне ткнулось что-то мягкое и тёплое. Муся, бедная моя Муся, что же мне с тобой делать?

И тут я заплакала.

(Мусю, маленького серенького котёнка, Майкл подарил мне на день рождения три года назад. Кастрированная Муся растолстела, но не утратила игривых повадок. Она любила бегать за мухами и прятать под ковёр мелкие вещи- монеты, заколки для волос, сброшенные со стола ложечки и конверты).

Уже на следующий день к вечеру Майкл отвёз меня в дом к Люде и Гари. Словно устыдившись вчерашнего благородства, он целый день тщательно следил, чтобы я не взяла ничего из его вещей. Когда он отвлекался на туалет, то потом проверял — не стырила ли я за время его отсутствия что-нибудь, и бегал к книжным полкам проверять — все ли книги на месте?

Сама я, тем не менее, погубила невинную душу Муси. Дело в том, что Люда категорически заявила, что кошке в её доме не место, хотя у неё самой была кошечка. Майкл отказался оставить Мусю у себя, сказав, что не потерпит никакого напоминания обо мне. На выручку пришла Валя, моя приятельница. Она согласилась забрать Мусю, тем более, что дочка её давно просила котика. Муся в доме у Вали не прижилась, ушла в подполье, в полном смысле этого слова.

Валя мне больше не звонила, и я ей тоже. Я только надеялась, что Муся ушла на улицу, и живёт в саду, под розовым кустом, ловит мышей и птичек. Так моя свобода обернулась трагедией для Божьей твари.

Глава 15

Пленница пустого дома

Люда обладала замечательным достоинством — она была хорошим товарищем в полном смысле этого слова. Да, она без стеснения пользовалась знакомствами, вычисляла, какую пользу может принести тот или иной человек. В то же время она сама была готова оказать посильную помощь попавшим в затруднительные ситуации друзьям и знакомым.

Итак, я переехала к Люде, которая предложила пожить у неё, пока я не определюсь, что же делать дальше. Она заявила:

— Я тебе его подсунула, я и помогу тебе выбраться из этого дерьма.

В дальнейшем мы не обсуждали ничего из моей замужней жизни, всё случилось так, как случилось, и жевать сопли было ни к чему.

Гари не возражал — он во всём соглашался с женой. Моё пребывание в доме не изменило их привычного распорядка — я мышкой сидела в отведённой мне комнате, заходить в спальню гостеприимных хозяев и в кабинет, когда там работал Гари, было негласным табу, которое я и не думала нарушать. Люда и Гари много работали, у них обоих был ненормированный рабочий день, и каждый жил по собственному распорядку. Возвращались они поздно, и я опять таки не высовывалась из комнаты, лишь по тихим звукам, доносящимся из-за стен, догадываясь о наличии в доме живых людей. Мне был выдан ключ от противоестественно чистого, практически пустовавшего дома, по которому я ходила на цыпочках, маниакально уничтожая следы своего здесь пребывания и панически боясь что-нибудь испортить или испачкать.

Так, гостиной я не пользовалась — она предназначалась только для просмотра телевизора, и в ней было неуютно, несмотря на тщательно продуманный интерьер. Посреди огромного пространства на сверкающем, напоминающем каток полу томился квадрат персидского ковра, вделанный в стену огромный экран телевизора отражал дизайнерский диван красной кожи у противоположной стены. На диване ровной шеренгой были выстроены шёлковые подушки, а на стеклянном низком столике стояло декоративное блюдо. В гостиной было так чисто, пусто и скучно, что казалось кощунством забраться на диван с ногами, укрыться пледом и жевать к тому же чипсы или орехи. А чинно сидеть было неинтересно, да и жутковато — справа за стеклянной стеной копошились тени ещё дикого, неухоженного сада, а слева открывалось необозримое пространство столовой и далёкой, погружённой во мрак кухни.

Когда хозяев не было дома, я заходила в кабинет и набирала для себя книг с полок, тянувшихся вдоль всей стены. Кабинет мне нравился, в нём я испытывала нечто вроде священного трепета и немного завидовала — будет ли у меня когда-нибудь такое место, где будет так хорошо и уютно отдыхать и работать?

Комната была большой и светлой, в центре её на столе светлого дерева стоял компьютер, лежали папки с бумагами. На полках красовались горшочки с цветами, мелкие статуэтки, на кожаном чёрном диване лежал клетчатый плед. Выходить отсюда не хотелось. Я брала книги и тихонько, как будто меня могли видеть и слышать, прикрывала за собой дверь.

Комнатка, куда меня поселили, была маленькой и полупустой. Для меня из гаража принесли раскладную кровать, поставили на пол лампу. Сумки с вещами стояли в подвале, и, переобувшись у лестницы, ведущей вниз, в специальные тапки, я спускалась в подвал и отыскивала нужную вещь.

Был май, школьный год заканчивался в двадцатых числах июня, предстояло доработать до каникул и попутно решать свои проблемы — где жить.

К счастью, до школы я могла дойти пешком. Это была утомительная, долгая дорога длиною ровно в час. По злой иронии судьбы работники транспорта объявили забастовку, и автобусы не ходили.

После работы время путешествия увеличивалось до полутора часов, и возвращалась я вся мокрая от пота, с разламывающейся от боли головой и с распухшими ногами.

Вернувшись в своё временное пристанище, уединённо стоявшее в лесу, я оказывалась его пленницей и до поздней ночи слонялась по дому, думала о дальнейшей жизни, просматривала в газетах объявления о сдаче квартир и о продажах машин.

Нужно было думать о покупке машины, но никаких накоплений у меня не было, к тому же отпуск мой не оплачивался — учитель на замену не имеет никаких льгот. Нужно было учиться водить и сдавать на права — без машины в отдалённые места я добраться не могла, и поэтому ставилась под сомнение возможность работать. Теперь нельзя было и думать о том, чтобы сдать на права — отсюда я просто не могла добраться до нужных мест.

Я сто раз проклинала Майкла, что он не позволил мне учиться водить машину. Нужно было искать для себя подходящую квартирку — небольшую и недорогую, желательно студию. Часами я обзванивала домовладельцев, но сдавались только целиком дома, или этажи, или квартиры в так называемых таунхаузах — типовых двух или трёхэтажных домах. Студий не было, и в этих местах не было практики делить квартиру с румейтами, то есть с незнакомыми людьми, которые становятся твоими соседями на долгое время и жить приходится в подобии советской коммуналки.

Постепенно пришло понимание, что из лесу нужно выбираться — тут мне не выжить.

В Вашингтон перебираться тоже не хотелось — в центре жить было очень дорого, а окраины, оккупированные чернокожим населением, выглядели устрашающе. В Вашингтоне белого населения всего двадцать процентов, и, соответственно, в публичных школах в основном одни чёрные ребятишки, с которыми я работать категорически не хотела.