Автор неизвестен - Журнал День и ночь

Мною вкопаны, как деревца,
Одинокие слова.
На верхушках ерепенится
Чуть заметная листва.

И дрожат они, стесняются
Обнажённости своей.
Мне послушные, склоняются
Нити будущих ветвей.

Значит, живы, не засушены
И душой напоены,
Будут солнышком разбужены
С наступлением весны.

Оросятся мыслью свежею
Эти деревца-слова,
Напоит их корни
вешняя
Говорливая молва.

И проснётся сила смутная
В тонкой трубочке ствола,
Почки-точки бесприютные
Распахнутся добела.

И захочется надеяться,
Что под солнечным лучом
Закружит над каждым деревцем
Рой весёлых щедрых пчёл.

Чтобы мёдом ульи полнились,
Чтобы соты — в каждый дом…
Мне бы осени — так болдинской!
Ну, хоть с новым деревцом!

Есть таинство познания.
Есть мужество открытия.
И без второго
первое
не стоит ни гроша.
История слагается из множества событий —
Но как они сплетаются,
судьбу твою верша?

Родись хоть новым Пушкиным,
хоть новым Микеланджело —
Эпоха повлечёт тебя в свой тайный лабиринт.
А там — пути нехожены,
премудрости не нажиты,
И как до цели двигаться —
никто не упредит.

Идёшь по жизни ощупью,
ступаешь — по наитию,
Как в подземельях древних фараонских пирамид.
И таинство познания
без мужества открытия
Бессильных — разуверит,
а сильных — утомит.

Когда-то, в пору юности
и пылкого невежества,
Рванулось человечество к секретам бытия…
Но пастыри — замучены,
бунтовщики — повешены,
Пророки — опозорены,
в бесславии гния.

Настало время скептиков,
бездумных попугаев,
Открытья им не надобны,
сомнений — ни на чуть.
И как на детях гениев природа отдыхает —
На целом поколении решила отдохнуть.

Но тайны — непридуманы.
Природа — нескончаема.
А колесо Истории нельзя остановить.
И в лабиринте жизненном —
пусть тонкая, случайная! —
Колеблется
познания нервущаяся нить.

И вспомнит человечество
пророков и романтиков.
Увидят наши правнуки
путепроводный свет.
И мужеством открытия
за таинство познания
Расплатятся за пращуров,
которых нынче нет.

Я пил рюмашку за рюмашкой,
Пока в душе хватало сил.
Держал я душу нараспашку,
Пока её не простудил.

Теперь болею и жалею,
Кляну своё житьё-бытьё.
Душа! Что я наделал с нею,
Едва не загубив её…

Не знаю, что со мной творится?
Всё больше спится, больше снится…
Всё радостней с тобою мне
В далёкой сказочной стране,
Где жизнь, как сновиденье длится,
Совсем похожая на счастье,
И хочется навек забыться
И никогда не возвращаться…

Левой рукой — рассказы,
Правой рукой — стихи…
Вот они, муз проказы,
Точно удары, легки —
В глаз, а не в бровь, без промашки,
Сразу на вечный суд…

… А для кого-то — тяжкий
И непосильный труд.

Как хорошо поэтом быть на свете!
Печататься всё время в Литгазете,
Где временами за любой изъян
Журит в статьях Сергей Мнацаканян
Поэтов и, конечно, графоманов.
Ведь у него, по счастью, нет изъянов,
И в Литгазете все до одного
Равняются за это — на него!

Сибирская тоска —
Морозно-ножевая —
Касается виска,
Мириться не желая,
От края и до края,
С заката до рассвета
Вопросы воскрешая,
Которым нет ответа.

Все
Мы должны умереть,
Все мы всерьёз задолжали.

Цены за жизнь и за смерть
Сильно, мой друг, вздорожали.
Тут серебро или медь
Нам пригодятся едва ли.
Золото нужно иметь
И в кошельке, и в подвале! —
Чтобы держаться за жизнь
Крепко, надёжно и долго.

Впрочем,
Держись, не держись —
Не откупиться от долга.

Русские стихи из США
Эмигранты снова шлют в Россию.
Просит понимания душа,
Прочит в собеседники мессию.
И в журнал тоскующим стихам
Доллары дорогу пробивают,
И поэты, рады, тут и там
Их по Интернету пропивают…
Хочет славы русская душа,
По российским СМИ вслепую бродит,
И в конце концов её находит —
Здесь, в России, а не в США.

Мчался поезд, туманом окутан,
Грохоча меж вокзальных огней…
И таинственно пахло мазутом,
И в душе становилось теплей.
Мчалось детство — за датою дата,
Поезда продолжали греметь.
И хотелось уехать куда-то
И, руками взмахнув, улететь…

Я в сером городе живу,
Где серость на душе тревожна,
Где ни во сне, ни наяву
Кино цветное невозможно.
Где мавзолей-мемориал —
По центру, и музей — по краю…
Где чёрно-белый сериал
Я день и ночь всю жизнь снимаю…

На марках, между прочим,
Когда и я был молод,
Крестьянка и рабочий
Сжимали серп и молот.

Увы, большую пьянку
Вели зимой и летом
Рабочий и крестьянка
Втроём с интеллигентом.

Любили и дружили
И в вёдро, и в ненастье,
Вино хмельное пили
От горя и от счастья,

Увы, в жару и в холод —
От встреч и до разлук.
И выпал серп и молот
Из утомлённых рук…

Ещё в старинных парках,
Мой друг, ты можешь встретить
Их гипсовый дуэт.
А на почтовых марках,
Как можешь ты заметить,
Им нынче места нет.

Всех преступающих запреты
Больница ждёт или тюрьма.
И люди сходят незаметно
С теченьем времени с ума…

А им твердят, полны лукавства,
Пророк, философ и поэт, —
Что от безумия лекарства
В природе не было и нет.

Поэзия кончается в душе,
Костром дымит, под ветром догорая…
Я не могу теперь сказать уже:
«Любимая моя и дорогая», —
Хотя люблю тебя и дорожу
Тобой одной
не меньше, чем когда-то…
Дымит костёр, я на ветру дрожу…

— Не надо! Ты ни в чём не виновата.

Неприкаянный памятник,
Не подвластный молве,
Через время,
как маятник,
Я иду по Москве…

Нет мне места
на кладбищах
И на улицах нет.
Слава Богу, что рад ещё
Здесь поэту поэт!

Пушкин смотрит на Гоголя —
Кто кому по плечу?
Их с гранитного цоколя
Я смещать
не хочу.