Анатолий Гладилин - Жулики, добро пожаловать в Париж

Хибару нам хозяин сдавал неплохую: двухкомнатный домик, с хорошо оборудованной кухней, ванной, туалетом. Но этот дом он соорудил для дачников. Сам жил на другом участке, и его дом, по размаху и отделке напомнил мне генеральские дачи в подмосковном поселке Баковка. Эдакий скромный двухэтажный особняк, с большой верандой, холлом и мастерской на первом этаже. Как рассказывал мне хозяин, чтобы возвести стены дома, ему пришлось нанять рабочих, а все остальное он сделал сам. Запад — я давно это понял — рай для людей, которые умеют все делать своими руками. Нет дефицита строительных материалов, облицовку, сантехнику, строительный инструмент вы найдете в любом большом магазине. Земля в Солони дешевая, участок можно приобрести почти задарма, и хозяин потихоньку, за несколько лет, на скромную пенсию смастерил себе такую «лачугу», стоимость которой теперь потянет за полмиллиона франков. Соседи наши были португальцы. В семье четверо маленьких детей. Глава семьи работал бульдозеристом на каком-то карьере и зарабатывал пять тысяч франков (760 евро) — это самая маленькая зарплата во Франции. Честно говоря, я не знаю, как они сводили концы с концами (правда, жена еще получала государственное пособие по многодетности), но дом у них свой, купленный в рассрочку. Конечно, не такие хоромы, как у нашего хозяина, но вполне приличный. И опять же — огород. Другой сосед все время ездил на крошечном тракторе по своему винограднику, чем-то его опрыскивал. Однако все они деревенские жители, которые подкармливаются со своего участка, но не кормят страну. А где же те, кто кормит? Кто заваливает Францию таким количеством зерна, фуража, фруктов, овощей, мяса, молока, вина, что их некуда девать, несмотря на большой экспорт? У меня давно сложилось впечатление, что вот эти люди живут не в деревнях, а на своих фермах, посреди своих угодий.

«Владимирские» проселки — извините, проселки Солони — привели меня в городок Сальбри. Сальбри — это районный центр, и жителей в нем больше шести тысяч. На центральной площади Сальбри, где по утрам бывает рынок, стоит бронзовый солдат. На пьедестале выгравированы имена жителей Сальбри, погибших в Первую мировую войну. Имен, наверное, пятьдесят. И еще есть маленькая мемориальная доска с именами погибших во Вторую мировую войну. На ней всего четыре имени. Подобные памятники стоят во всех французских городках, и соотношение числа погибших во время двух мировых войн — примерно то же. Кстати говоря, в Германии я видел много памятников немецким солдатам, погибшим в двух мировых войнах. В Советском Союзе — огромное количество обелисков советским воинам, павшим в Великую Отечественную войну, но мне не встречался ни один памятник русскому солдату, погибшему в Первую мировую войну.

Но вернемся в Сальбри. Итак, что представляет собой французский районный центр? Это два больших магазина типа «Мажор» и штук двадцать маленьких. Несколько гостиниц, три ресторана, десяток кафе, филиалы всех крупных французских банков. Естественно, мэрия, почта, крохотный полицейский участок и жандармерия, в которой я насчитал четырех жандармов. В Сальбри, в отличие от Парижа, очень спокойно, двери не запираются. Кинотеатра в городке нет, видимо, вытеснил телевизор. Но есть библиотека, есть клуб для молодежи и центр культуры и отдыха. Что касается спортивных сооружений, то есть стадион и бассейн на открытом воздухе. В бассейне купаются и загорают. Предвижу недоуменные вопросы: а что еще делать в бассейне? Не скажите, я вспоминаю, как много лет тому назад я отдыхал на юге Германии, в Шварцвальде. Там был даже не бассейн, а огромный водный комплекс, куда съезжались жители всех ближайших деревень. Так вот, там у меня создалось впечатление, что немцы не столько купаются и загорают, сколько сидят в купальных костюмах за столиками открытого кафе и в основном пьют пиво и едят сосиски. Наверное, бассейн служил местом встречи для всех районных жителей.

В Сальбри есть летний кемпинг для туристов, и там я видел машины с голландскими, английскими и немецкими номерами. Чем привлекает туристов Сальбри? Ведь в городе нет особых развлечений… Наверное, обилием солнца. Сидят туристы из северных стран у своих палаток или караванов и греются на солнышке. Впрочем, в кемпинге я читал объявления: «Организуются экскурсии в охотничьи хозяйства, планируется посещение крестьянской фермы и дегустация козьих сыров». Раз в неделю в Сальбри приезжает или цирк, или развлекательная ярмарка с аттракционами, или же устраивается антикварный салон, или какая-нибудь выставка кошек и собак. Конечно, это не модный приморский курорт, но есть любители и такого рода отдыха.

Вот какова французская глубинка, тихая, уютная, патриархальная. Не слишком ли в розовом свете я ее обрисовал? Спешу добавить несколько капель дегтя. Около Сальбри много лесов, заповедных мест охоты. Но это частные угодья. Колючей проволокой они не опоясаны, но висят надписи: «Частная собственность, посторонним вход запрещен». Для поддержания порядка в лесных хозяйствах это, возможно, и хорошо, но я-то привык свободно гулять по лесу. Так что в этом отношении я отдаю предпочтение русской глубинке.

И последнее. Мы снимали дом на окраине Сальбри, на берегу пруда. Все было прекрасно, но с наступлением темноты приходилось плотно запирать окна и двери, ибо на свет непонятно откуда прилетали огромные шершни, которые могли так сильно разжиреть только в глухих дебрях капитализма.

Во все времена советской власти бюрократ был излюбленной фигурой для сатирических перьев. Проходила ли страна период коллективизации или великого террора, войну или хрущевскую оттепель — критика бюрократа (естественно, безликого, из среднего звена) не только разрешалась, но даже поощрялась. Думаю, что те советские вожди, которые хоть как-то верили в коммунизм, искренне полагали, что наступление светлого будущего тормозится — кроме происков врагов народа, кулаков, иностранных шпионов, абстракционистов, «педерасов», диссидентов и отщепенцев — бюрократической трясиной. Рядовой гражданин страны советов уже с малолетства знал, что ему без соответствующей справки или разрешения нельзя ни шагу ступить. Может быть, поэтому в народе родилась великая иллюзия: дескать, бюрократия — наше зло, отечественное, а в остальном мире люди живут беззаботно и беспечно. Вспомним, как герой повести «Москва-Петушки» представлял себе жизнь во Франции: французы заняты лишь тем, что бегают из борделя в поликлинику и из поликлиники в бордель… Конечно, Веня Ерофеев иронизировал над всем, но я подозреваю, что и ему казалось: Франция («бель-Франс») и бюрократия — вещи несовместимые.