В. Василевская - Воспоминания (Катакомбы XX века)

Когда я была у следователя, увидела полкомнаты, заваленной делами той фабрики, где Володя работал.

Жизнь у нас резко изменилась. Я устроилась надомницей и вышивала портьеры. Детей устроила в детский городок, а сама вышивала с утра до вечера. Я никогда не была рукодельницей, но так как я, как и в юности, брала благословение на каждую работу, все у меня получалось удачно, не было никакого брака.

В июне неожиданно грянула война. Батюшка передал через Верочку, что я должна немедленно покинуть Москву и попробовать снять дачу под Загорском. Я сразу же поехала в Загорск и оттуда в Глинково*, где жили наши друзья.

-----------------------

* Деревня близ Загорска.

Мне удалось снять комнату. Я вернулась и в тот же вечер упаковала вещи, забрала детей, Верочку, Олю и Катю (она неожиданно оказалась в Москве) и снова уехала в Глинково. Не буду рассказывать о тех мытарствах, которые мы перенесли в Глинкове в первый год войны, но батюшка был рядом, в 4,5–5 км от нашего дома. Можно было всегда пойти к нему посоветоваться, и это меня успокаивало.

Верочка ездила ко мне каждую субботу и в воскресенье уезжала. Она возила мне продукты, разные вещи, которые я меняла на Загорском рынке. Брат ее Веничка однажды приехал ко мне, и мы с ним пошли на рынок. Он был страшно травмирован всеми ужасами войны и удивился, что я была так спокойна. И вся атмосфера была успокаивающей, непохожей на московскую. Я везла санки, чтобы что-то сменять на картошку. На этих санках мы с ним по дороге съехали с горы. Он радовался, как ребенок, и я чувствовала, как у него душа отдыхает. Вдруг он сказал: "Если кончится война и настанет Пасха, я приму Православие". Когда я рассказала об этом батюшке, он сказал: "Может быть, за эти слова спасен будет". Больше я Веничку не видела. Он погиб в 42-м на трудфронте. У него начался заворот кишок, и он на операционном столе скончался.

В начале войны Володю перевели в Тулу. Там питание было хуже, чем в Москве, и у него начали отекать ноги. 18 декабря, под Николин день, состоялся суд. Подпись, из-за которой Володю забрали, оказалась фальшивой (ее сфотографировали, увеличили и обнаружили подделку). Сразу же после суда Володю выпустили, но в Москве ему жить не разрешили и предложили любой другой город. Он выбрал Свердловск, где жили его родители и замужние сестры.

Когда я получила телеграмму об освобождении Володи, я полетела к батюшке. Он взял у меня телеграмму и заплакал. Как он молился Божией Матери и как благодарил Ее! Я почувствовала, что именно за его молитвы Володю освободили. "Вот видите, — сказал батюшка, — полкомнаты было дел, и все Божия Матерь закрыла".

В 42-м году начался голод. Немцы наступали, положение становилось опасным. Все труднее было добывать продукты. Володя вызывал меня в Свердловск. Я, конечно, пошла к батюшке, чтобы выяснить этот важный вопрос. Но батюшка на этот раз не дал определенного ответа, а предоставил мне решать самой. "Скорбь будет и тут и там, но там скорбь будет дольше", — сказал батюшка. Володя бомбардировал меня письмами и телеграммами, даже писал Алику (хотя ему было только 7 лет). Немцы были очень близко, и нас бы они, конечно, не пощадили. Я даже заплакала, но все же решила остаться на месте.

Вскоре батюшка заболел. Жизнь его близилась к концу. Когда я пришла к нему в следующий раз, он был очень слаб и почти не вставал с постели. "Господь ведет меня и куда-нибудь выведет. Может быть, к смерти", — тихим голосом сказал батюшка.

Незадолго до смерти он сказал мне: "Жизнь у Вас будет хорошая, но чтобы никогда не было ни тени ропота". Однажды ночью я вижу о. Серафима во сне, очень ярко. Он предложил мне прочесть Евангелие от Луки. Я достала это Евангелие.

Он сказал: "Нет, не это. Надо взять Евангелие на славянском языке". Когда проснулась, я рассказала Алику свой сон и тут же решила идти в Загорск. Меня встретила М.А. На мой вопрос: "Как здоровье батюшки?" — она ответила: "Теперь ему хорошо, теперь ему совсем хорошо".

Я поняла ее и заплакала. Она в утешение дала мне письмо Володи, но я не хотела даже смотреть на него. Но вот я почувствовала, что батюшка не позволяет мне плакать о нем. Из соседней комнаты раздавалось чтение Евангелия. "Сейчас и Вы будете читать", — сказал мне кто-то.

Я вошла в комнату, где лежал батюшка, покрытый пеленой. Лицо было тоже покрыто. Мне предложили читать Евангелие. Передо мной была 1-я глава Евангелия от Луки. Я вспомнила свой сон, и меня охватил трепет. Я прочла первые 10 глав. Потом ко мне подошла Ксения Ивановна и приоткрыла лицо. "Как мощи", — сказала К.И. Она сказала, что похороны будут ночью. Я хотела прийти, но К.И. сказала, что не надо. "Я ведь Вас утешила, как могла, и лицо его показала Вам". Я решила послушаться, хотя мне было очень горько. И хорошо я сделала, что не пошла. На похоронах оказалась женщина-провокатор, которая сообщила обо всех присутствующих. И почти всех потом арестовали.

Когда я вернулась домой и сказала Алику о смерти о. Серафима, он ответил: "Я так и знал. Он умер, ушел в Царство Небесное, и это совсем не страшно". В течение нескольких дней Алик отказывался от всяких игр.

Батюшку похоронили в подполье, под тем местом, где находился алтарь.

При посещении Загорска мы всегда спускались вниз, чтоб помолиться на его могилке. Внутренняя связь с батюшкой продолжалась.

После смерти о. Серафима нашим духовником стал о. Петр. Это был бодрый, жизнерадостный человек 52 лет. Он работал бухгалтером, а в свободное время служил и совершал требы на дому. В свое время он был женат, но красавица-жена не могла вытерпеть аскетического образа жизни и ушла от него.

Духовная настроенность светилась в его лице, и я сразу почувствовала к нему расположение и полное доверие. Мы бывали на его службах, но часто ходить по 10 км в оба конца с ребятами было невозможно, ведь Павлику было только 3 года.

С продуктами становилось все хуже и хуже. В сельских местностях совсем не давали карточек, только хлеб по списку. О. Серафим еще при жизни сказал своим близким, что меня надо переселить в Загорск. Скоро представился случай. У одного батюшкиного духовного сына вся большая семья постепенно умирала от туберкулеза. Теперь умер и отец, осталась одна девочка Надя 9 лет. Меня попросили переехать туда, чтобы ей не оставаться одной. Я с радостью согласилась и 1 марта 42-го года переселилась в Загорск (я переехала, когда покойник-отец был еще дома и впервые почти всю ночь читала Псалтирь по покойнику).

Там меня сразу прописали и дали всем нам карточки. Однако долго мне там жить не пришлось. Приехали родственники Нади, которые отнеслись ко мне с подозрением, поэтому я поспешила от них уехать. Мои друзья (муж и жена) пригласили меня переселиться к ним, за линию. Они работали в Москве, а дома оставалась их домработница, монахиня Савельевна. Она очень хорошо относилась ко мне и к моим мальчикам. А когда я у нее спросила: почему? — она ответила: "Мне Господь велит хорошо к вам относиться".