Елена Прудникова - Сталин. Битва за хлеб

Тёмная Дымовка сгинет, умрёт.
Солнце осветит родные просторы,
Рыцари правды и света, вперёд!
Мы — боевые селькоры!»

Как родная мать меня
Провожала,
Как тут вся моя родня
Набежала:

«А куда ж ты, паренёк?
А куда ты?
Не ходил бы ты, Ванёк,
Да в солдаты!

В Красной Армии штыки,
Чай, найдутся.
Без тебя большевики
Обойдутся.

Поневоле ты идешь?
Аль с охоты?
Ваня, Ваня пропадешь
Ни за что ты.

Мать, страдая по тебе,
Поседела,
Эвон в поле и в избе
Сколько дела!

Как дела теперь пошли:
Любо-мило!
Сколько сразу нам земли
Привалило!

Утеснений прежних нет
И в помине.
Лучше б ты женился, свет,
На Арине.

С молодой бы жил женой,
Не ленился!»
Тут я матери родной
Поклонился.

Поклонился всей родне
У порога:
«Не скулите вы по мне,
Ради бога.

Будь такие все, как вы,
Ротозеи,
Что б осталось от Москвы,
От Расеи?

Все пошло б на старый лад,
На недолю.
Взяли б вновь от нас назад
Землю, волю.

Сел бы барин на земле
Злым Малютой.
Мы б завыли в кабале
Самой лютой.

А иду я не на пляс,
На пирушку,
Покидаючи на вас
Мать-старушку!

С Красной Армией пойду
Я походом,
Смертный бой я поведу
С барским сбродом.

Что с попом, что с кулаком —
Вся беседа:
В брюхо толстое штыком
Мироеда!

Не сдаёшься? Помирай,
Шут с тобою!
Будет нам милее рай,
Взятый с бою, —

Не кровавый, пьяный рай
Мироедский, —
Русь родная, вольный край,
Край советский!»

Это там, в заозерных трясинах,
Это там, в соловьиных лесах,
Это в наших, родимых и синих
От простора и снов, полосах.
Это там, в хороводе избушек,
Под соломенной крышей веков,
Где с песчаной дороги-горбуши
Разручьинилась Русь широко.
Это там
Наползала
шершавая ночь.
По кустам,
по лозам
прошуршала —
и прочь.
И рассвет,
как удар
топора
вдоль виска,
Алый свет,
как пожар,
распластал
в облаках.
Там, на дороге, дождями омытый,
Руки раскинув, простёрся убитый.
В горе застыла жена молодая.
Плачет ребёнок, отца пробуждая.
Нет. Он не встанет. Он лёг навсегда.
Грузно легла на деревню беда,
Тем, кто боролся за правду и свет,
Древняя дурь отдала свой ответ,
В землю уходит из тела тепло.
Вот каким севом земле повезло!
Эх ты, деревня, кого ты убила?
Юный селькор — твоя лучшая сила!
Будет бессмертною память
Павших в безлюдье глухом,
Выше газетное знамя!
Правда сверкает на нём!

К нам весной комсомолец Карцев
Первый трактор пригнал в село.
Всё село — от юнцов до старцев —
Разговоры о нём вело.

— Ну, конек! Не конёк, а диво! —
Трактор щупали мужики.
По всему у них выходило,
Что пахать на таком — с руки.

Только кто-то заметил бойко:
— Конь, конечно… Да конь не тот.
Вот рванет с бубенцами тройка —
Ажио сердце в груди замрёт!..

— Рысаки и у нас бывали:
В удилах — таракан с блохой.
Да найдёшь хомуты едва ли
Для скотины такой лихой…

В поле двинулись друг за другом,
Наблюдая до темноты,
Как машина в четыре плуга
Отворачивает пласты.

Тёплым паром пахнув сначала,
Пласт ложился и остывал.
— Эх, и сила!.. — толпа кричала,
Не скрывая своих похвал.

Долго-долго стояли в поле
В этот день мужики села,
И машина для них была
Первым вестником новой доли.

Не выдумать горше доли:
Хлеба заглушил бурьян.
Без шайки в открытом поле
Стоит на ветру Иван.

По новым пошла дорогам
Деревня Зелёный Клин,
А он на клочке убогом
Остался совсем один,

Что это случиться может —
Ни духом не знал, ни сном.
И дума его тревожит:
Как быть на миру честном?
Тоскливым и долгим взглядом
На пашню глядит Иван.
С его полосою рядом
Раскинут артельный стан.

А там — и хлеба по пояс,
Пшеница — стена стеной.
И рожь, и ячмень на совесть,
И колос у них иной.

И кажется — даже птицы
Там веселей поют,
А здесь, на его землице —
Одной саранче приют,

Да суслик свистит на пашнях
На разные голоса…
Бессмыслицей дней вчерашних
Лежит его полоса.

Суровый, худой, угрюмый,
Средь поля у двух ракит,
С тяжёлой крестьянской думой
Иван дотемна стоит.

Стоит он, решая крепко,
Что раньше решить не мог.
И злая трава — сурепка —
Покорно шумит у ног.

Вдоль деревни, от избы и до избы,
Зашагали торопливые столбы;

Загудели, заиграли провода, —
Мы такого не видали никогда.

Нам такое не встречалось и во сне,
Чтобы солнце загоралось на сосне;

Чтобы радость подружилась с мужиком,
Чтоб у каждого — звезда под потолком.

Небо льётся, ветер бьётся всё больней,
А в деревне — частоколы из огней,

А в деревне и веселье, и краса,
И завидуют деревне небеса.

Вдоль деревни, от избы и до избы,
Зашагали торопливые столбы;

Загудели, заиграли провода, —
Мы такого не видали никогда.

В эту ночь молодые
отменили любовь и свидания,
Старики и старухи
отказались от сна наотрез.
Бесконечно тянулись
часы напряжённого ожидания
Под тяжелою крышей
холодных осенних небес.
Приглашенья на праздник
вчера до последнего розданы,
Приготовлено всё
от машин и до самых горячих речей…
Ты включаешь рубильник,
осыпая колхозников звёздами
В пятьдесят,
в полтораста
и больше свечей.
Ты своею рукою —
зажигаешь прекрасного века начало,
Здесь, у нас,
поднимаешь ты эти сплошные огни,
Где осенняя полночь
слишком долго и глухо молчала,
Где пешком, не спеша,
проходили усталые дни;
Где вся жизнь отмечалась
особой суровою метой,
Где удел человека —
валяться в грязи и пыли.
Здесь родилися люди
под какой-то злосчастной планетой,
И счастливой планеты
нигде отыскать не могли.
Революция нас
непреклонной борьбе научила,
По широким дорогам
вперед за собой повела.
До конца,
до предела
догорела сегодня лучина,
И тоскливая русская песня
с лучиной сгорела дотла.
Мы ещё повоюем!
И, понятно, не спутаем хода, —
Нам отчётливо
ясные дали видны:
Под счастливой звездою,
пришедшей с электрозавода,
Мы с тобою
вторично на свет рождены.
Наши звёзды плывут,
непогожую ночь сокрушая,
Разгоняя осеннюю чёрную тьму.
Наша жизнь поднялась,
словно песня большая-большая, —
Та,
которую хочется слушать
и хочется петь самому