Газета Завтра Газета - Газета Завтра 298 (33 1999)

ИТАК, ЕВРЕИ, ОСТАЮЩИЕСЯ В РОССИИ.Как быть им? Как быть с ними? Но прежде всего — кто они? Сколько их? Откуда они взялись? Кто из них считает себя евреем, кто нет? Кто гордится своим еврейством, а кто стыдливо и вынужденно в нем признается? Да и в каком смысле они евреи? В расовом? В этническом? В религиозном? В культурно-историческом? В языковом? (Нет, этот вопрос отпал.) В силу родственных связей? Да и хотят ли они оставаться евреями (и если да, то в каком смысле), а если нет, то возможна ли их ассимиляция, бесследное растворение в общей массе? И если в общей массе, то в какой? В интернациональной, постсоветской? В русской?.. Но кто такие сами русские — складывающаяся нация или вымирающая?.. И даже если ассимиляция возможна, то желательна ли она? Допустима ли? Или же следует задуматься над какими-то другими решениями — от “национально-пропорционального представительства” через апартеид и насильственную депортацию — вплоть до недобопроизносимого “окончательного”?..

И далее змея начинает жалить себя в хвост, вопросы идут по кругу, окрашенные то страхом, то гневом (причем и страх, и гнев испытывают одни и те же люди: страх+гнев=фобия; русофобия, юдофобия), любая попытка серьезного и непредвзятого разговора перерождается в обмен истерическими оскорблениями. И все — по новой. Чего стоит хотя бы гротескная история общества “Память”, вожди которого в процессе дробления самого общества поочередно упрекали друг дружку в еврейском происхождении и в служении интересам мирового сионизма!

Сколько людей, столкнувшись с еврейским засильем, объективно существующим или субъективно воспринятым, становились оголтелыми юдофобами! Яркий пример — Михаил Булгаков. И, напротив, что-нибудь смолоду или сгоряча не то ляпнувшие — и за это поплатившиеся — превращались, как, например, академик Лихачев, в завзятых юдофилов. Сколько раз бросали на чаши весов еврейские погромы и ужасы расказачивания — и сколько раз отправляли, самое меньшее, в ссылку самих же “весовщиков”. Сколько русских писателей вступались за евреев в конкретной, но символической ситуации, преодолевая всегдашнюю неприязнь к ним (Лесков, Чехов),— и сколько, пренебрегая узами дружбы и признательности, обрушивали на них когда справедливые, а когда и вздорные обвинения (Блок, Розанов).

Однако попытка добиться симметрии (отчасти предпринятая в предыдущих строках) неизбежно срывается: юдофилы и юдофобы еще кое-как уравновешивают друг друга, но реакция самих евреев на обсуждение деликатной и мучительно трудной темы — реакция неизменно неадекватная — искажает картину и чаще всего приводит к прямо противоположному, по сравнению с чаемым, результату. При этом антисемитизм (юдофобия) трактуется не как частное проявление ксенофобии, но как кощунство, как своего рода святотатство (и это — вне всякой связи с прихотливой логикой Сергея Булгакова). А гитлеровский геноцид рассматривается современными евреями как индульгенция на все времена, включая грядущие, или даже как вексель, подлежащий вечному погашению всем остальным человечеством.

Здравое нравственное чувство интуитивно протестует против такого расклада. Здравое нравственное чутье самих евреев — в том числе. И все же существует некая национальная паранойя, заставляющая евреев безмерно преувеличивать и всячески раздувать мимолетную, уже миновавшую или вовсе мнимую опасность, самым пагубным для себя образом пренебрегая по временам опасностью подлинной. Сочетание маниакальной подозрительности и — применительно, в первую очередь, к самим себе — преступной беспечности. Можно даже сказать (в отсутствие научного определения того, кто такие евреи), что евреями следует называть людей, этой национальной паранойе подверженных.

И этот страх, эта паранойя, эта фобия мешают не только диалогу с людьми, к евреям ни малейшей любви (но при этом и ненависти) не испытывающим, — они затрудняют, а вернее, блокируют процесс самопознания, самосознания и, наконец, самоприятия. И как ответная реакция провоцируют обсуждение “запретной темы” исключительно в жанре скандала. Тезис, согласно которому антисемитизм преступен по определению (тогда как по общечеловеческим меркам преступен только насильственный антисемитизм — преступен как любое проявление нелегимитированного насилия), сам по себе насильствен и агрессивен; он может быть оспорен как любое априорное утверждение. Что возвращает нас к уже обозначенному кругу неизбывных вопросов.

ВОПРОС О ПРОИСХОЖДЕНИИ РОССИЙСКИХ ЕВРЕЕВ...Вынесем за скобки “хазарскую гипотезу”, как по большому счету не имеющую отношения к делу. Идет ли речь о семитах или об “ожидовленных тюрках”, наверное, не имеет значения. Даже с точки зрения человека верующего: кто сказал, будто “богоизбранничество” наследуется не через дух, а через кровь? И что “рода” и “колена” не носят чисто метафорического характера? Российские евреи “достались” России при разделе Польши и оказались в черте оседлости: вот все, что нужно знать в рамках данного разговора.

Если бы наш гипотетический марсианин раскрутил свой волшебный глобус на сто лет назад, он обнаружил бы массовое скопление евреев лишь на одной территории, правда, весьма обширной, — в черте оседлости. несколько миллионов евреев, живущих на одной территории, говорящих на одном языке (идиш), придерживающихся одной религии в двух ее разновидностях (традиционный иудаизм), обладающих единым самоуправлением (раввинат) и системой образования, передающих от отца к сыну наследственные профессии и ремесла (раввин, учитель, торговец, ростовщик, резчик, портной, мельник, музыкант и так далее), строго соблюдающих национально-религиозную “чистоту рядов”, — никогда и нигде, со времен разрушения второго Храма, евреи не обладали такой, выражаясь современным языком, национально-культурной автономией, никогда и нигде так близко не подходили к национальной целостности — на правах не “особого” или “избранного”, но рядового народа. Разумеется, притесняемого, но притесняли в XIX веке (и в первых двух третях XX) не одних только евреев.

По сравнению с положением дел в черте оседлости сегодняшний статус израильских евреев (при том, что Израиль обладает всеми атрибутами государственности и государственной независимости) представляется значительно менее органичным, хотя бы в силу языковой, культурной и отчасти расовой розни. Другими словами, предпосылки для создания еврейского государства (или еврейской автономии) в черте оседлости сто лет назад были куда более благоприятными, чем в нынешней Палестине. Правда, создать такое государство можно было бы только путем вооруженного восстания. Что, с известными поправками, и имело место, хотя сам этот факт с трудом поддается осознанию.