Елена Съянова - Десятка из колоды Гитлера

Штрейхер лгал всю свою жизнь. Он пытался лгать и здесь, во время суда. Я не знаю, рассчитывал ли он обмануть кого-нибудь этой ложью или лгал по привычке и от страха. Но мне кажется, что самому подсудимому было ясно: его последняя ложь уже никого не обманет и не принесет ему спасения.

Штрейхеру было предъявлено обвинение в «публичном подстрекательстве к убийствам и истреблении евреев » и других преступлениях против человечности – в общей сложности по четырем пунктам. (Приложения 3, 4.) Его не признали виновным в причастности к агрессии, так как он не являлся ни политиком, ни дипломатом, ни военным.

Кем же он был?

Фанатиком? Примитивным психопатом и садистом? Добросовестным функционером? Просто несчастным человеком, павшим жертвой безумного времени и утащившим с своем падении миллионы безвинных?!

Пожалуй, можно остановиться на определении, данном ему Герингом в самом начале главы.

В любом случае Штрейхер – это еще один урок. Из тех, которые должны быть усвоены.

И последний штрих к портрету:

16 октября 1946 года около двух часов дня Юлиус Штрейхер, поднявшись по тринадцати ступеням, встал под железный крюк, с которого свисала веревка. Пастор прочел короткую молитву. Палач – сержант армии США Джон Вуд стоял наготове с черным колпаком из плотной ткани, который должен был надеть на голову приговоренного. Те, кто поднимались сюда до Штрейхера, вели себя по-разному: кто-то молчал, уйдя в себя, кто-то молился, просил у Бога прощения… Кейтель стоял навытяжку, когда Вуд надевал на его голову мешок. Кальтенбруннер ухватился обеими руками за веревку на горле и не выпускал. Розенберг попросил пастора повторить для него молитву, и тот повторил. Заукель повторял слова за пастором…

В общем, все вели себя тихо, как бы вполголоса. Штрейхер был единственным, кто нашумел. Встав под петлей, он громко выкрикнул: «Purimfest» (название еврейского праздника, знаменующего поражение Хама, притеснителя евреев в библейские времена). А затем еще громче, два раза – «Хайль Гитлер!»

Джон Вуд позже рассказывал, что третье «Хайль Гитлер!» донеслось уже из мешка.

А это кто такой? – удивится читатель.

Мое поколение, учившееся в школе в семидесятые годы, встречало имя генерала Венка. Оно упоминалось в учебнике истории, в последней главе раздела о Великой Отечественной войне – «Штурм Берлина. Победа». Помните: Гитлер сидит в своем бункере, сотрясаемом ударами советской артиллерии, на голову ему уже кирпичи сыплются, а он все еще ждет какого-то мифического генерала Венка , который вот-вот ворвется в окруженный русскими Берлин, вызволит своего фюрера и вообще переломит ситуацию. «У нас еще есть Венк… у нас еще есть Венк…» – как заклинание повторяет Гитлер, трясущимися руками терзая замусоленную карту.

Многие из «картинок», иллюстрирующих бытие Третьего рейха, которые рисовало нам наше воображение, к его подлинному бытию близки так же, как клоунские номера – к реальной жизни. Но Гитлер в бункере, уповающий на Венка, как на самого Спасителя, – образ, оставленный нам в воспоминаниях людей, которых нельзя заподозрить в сознательном унижении фюрера или его памяти.

«Картинки» агонии руководства Третьего рейха замечательным образом восстанавливаются также с тех «прослушек», которые, пользуясь напряженной и несколько сумбурной атмосферой в бункере в апреле 1945 года, сумел установить в некоторых помещениях представитель (проще – шпион) Гиммлера генерал СС Бергер. Эти микрофоны были вмонтированы в основном на первом «этаже» бункера, но кое-где Бергеру удалось их спрятать и ниже, на втором, (счет нужно вести сверху вниз), где Гитлер находился все время, начиная с середины апреля.

Двадцать первого апреля, на другой день после своего дня рождения, Гитлер, похоже, в последний раз поднялся на первый «этаж» бункера, поскольку «прослушки» Бергера больше каких-либо голосовых свидетельств присутствия там фюрера не оставили. Вот что оказалось записано: «…Я отдал приказ собрать все и контратаковать на юге. Мы остановим танки и отбросим от Берлина русских. Я приказал Штейнеру собрать все резервы здесь. У нас есть еще армия на Эльбе. Если не хватит сил, к нам пробьется Венк. Что вы молчите?» – это Гитлер обращается к Роберту Лею, который в течение всего апреля совершал перелеты между Бергхофом и Берлином (обычно полупьяный, он при посадке шел на такой риск, что просто обескураживал противника).

Лей отвечает, что ему нечего возразить. Дальше следуют малопонятные реплики о возможности запуска хотя бы одной ракеты А-10 на Вашингтон и, наконец, еще одна фраза Гитлера: «…Ничего… Я отдал приказ о контрударе». Повторяю: это – 21 апреля.

Риббентроп, уже в Нюрнберге, в письмах к жене вспоминал, что первые признаки паники у фюрера заметил как раз 21 апреля: Гитлер сначала продиктовал приказ генералу Венку развернуть свою 12-ю армию на восток и ударить по русским. Но через несколько минут передумал и стал диктовать другой – Венку немедленно соединиться с армией генерала Буссе (на деле прежде следовало вытащить ее из окружения, в котором она застряла после отчаянных попыток Гиммлера взять на себя командование боевыми операциями) и вместе двигаться на Берлин. «Кейтель же, как попугай, только кивал и со всем соглашался», – раздраженно замечает Риббентроп. (Письмо от 4 марта 1946 г., а также дневниковые записи, по материалам которых фрау фон Риббентроп позже выпустила книгу.)

И 22—23 апреля становится ясно, что генерал Штейнер, которому было приказано ударить по русским в районе южного пригорода Берлина, не сумел даже сдвинуться с места (а позже – и вовсе повернул на запад, чтобы 3 мая сдаться англичанам). Кейтель, впрочем, пытался объяснять Гитлеру, что контрудар Штейнера – фантом, что Берлин не продержится и больше недели. Взял слово Йодль и напомнил, что «пока Баварский лес в наших руках и магистраль не перерезана, остается возможность эвакуации по земле, и нужно этим воспользоваться, потому что…» Дальше произошла тяжелая сцена, о которой одинаково вспоминают и Кейтель, и Йодль, и Лей, и Риббентроп. Гитлер орал, топал ногами, валил стулья, рвал карты. Впервые «отец нации» проклял свой народ, и это особенно тяжело подействовало на присутствующих. Немного успокоившись, он сказал, чтобы ни об отводе войск, ни о его собственном «бегстве» из Берлина никто больше не смел и заикаться, что он «останется и сдохнет здесь, если никто ничего другого ему не в состоянии предложить». Вот тут и прозвучало то самое, похожее на заклинание: «Но у нас еще есть Венк… у нас еще есть Венк».

Что же должен был сделать генерал танковых войск Вальтер Венк, и что он реально сделал? И важная деталь – какими силами?