Юн Чжан - Дикие лебеди

Чжугэ, офицера разведки с внешностью интеллигента, женившегося на госпоже Танака, маминой японской учительнице, приговорили к пожизненным принудительным работам в глуши, на границе (как и многих гоминдановских чиновников, его помиловали по амнистии в 1959 году). Жену его выслали в Японию. Как и в Советском Союзе, почти все приговоренные к заключению отправлялись не в тюрьмы, а в трудовые лагеря, на опасные работы или в экологически неблагополучные районы.

Некоторые важные гоминьдановцы, включая людей из разведки, избежали наказания. Завуч маминой школы служил также секретарем районного отдела Гоминьдана, но имелись свидетельства, что он спас жизнь многим коммунистам и их попутчикам, в том числе маме, поэтому его пощадили.

Директриса и двое учителей, сотрудничавших с разведкой, сумели скрыться и со временем бежать на Тайвань. Так же поступил и Яохань, политический руководитель, способствовавший маминому аресту.

Коммунисты также пощадили больших шишек вроде «последнего императора» Пу И и генералов высшего звена — из — за их полезности. Мао заявил: «Мы убиваем маленьких Чан Кайши. Мы не убиваем больших Чан Кайши». Сохранение жизни таким персонажам, как Пу И, рассуждал он, «хорошо примут за границей». Никто не мог жаловаться открыто, но в частной жизни многие были этим недовольны.

То было время больших тревог для маминой семьи. Ее дядя Юйлинь и тетя Лань, чья жизнь неразрывно была связана с судьбой ее мужа, «Верного», мучились неопределенностью своего будущего и страдали от изоляции. Но Женская федерация требовала от мамы бесконечных письменных «самокритик», поскольку ее печаль выдавала «слабость по отношению к Гоминьдану».

Кроме того, ее непрерывно отчитывали за посещения заключенного Хуэйгэ без разрешения Федерации. Никто не говорил ей, что подобное разрешение требуется. В Федерации сказали, что не мешали ей, потому что делали скидку «новичку в революции»; они хотели посмотреть, сколько времени ей понадобится, чтобы самостоятельно воспитать в себе дисциплину и обратиться к партии за указаниями. «Но по каким поводам я должна обращаться за указаниями?» — спросила она. «По любым», — ответили ей. Необходимость получать разрешение по совершенно непредсказуемому «любому поводу» стала основополагающим элементом китайского коммунистического режима. Это значило, что люди приучались ничего не предпринимать по собственной инициативе.

В Федерации, которая стала для мамы практически единственной средой обитания, ее подвергли остракизму. Ходили слухи, что Хуэйгэ использовал ее, чтобы подготовить возвращение Гоминьдана. «В какую же она вляпалась грязь, — восклицали женщины, — а все потому, что не соблюдает себя! Посмотрите только на все ее шуры — муры с мужчинами! И какими мужчинами!» Мама чувствовала вокруг себя указующие персты людей, которые, вместо того чтобы стать ей товарищами по славному движению обновления и освобождения, выражали сомнение в ее моральном облике и преданности, а ведь она рисковала своей жизнью. Ее критиковали даже за то, что она ушла с заседания Женской федерации на собственную свадьбу — этот грех назывался «ставить личное впереди общественного». Мама объяснила, что ее попросил пойти председатель горкома. На это председательница парировала: «Но вы могли показать свое правильное отношение к делу, поставив на первое место собрание».

Маме едва исполнилось восемнадцать, она только что вышла замуж и дышала надеждой на новую жизнь, но в то же время чувствовала себя растерянной и одинокой. Она всегда доверяла своему чувству справедливости, а теперь оно вступало в конфликт с ее «делом», а часто и со взглядами любимого мужа. Мама впервые начала сомневаться в себе самой.

Она не винила партию и революцию. Не могла она винить и женщин из Федерации, своих товарищей, которые, казалось, верно проводили партийную линию. Мамино негодование обратилось на мужа. Она чувствовала, что о ней он думает в последнюю очередь и в спорах всегда берет сторону своих соратников. Мама понимала, что ему нелегко показывать свою поддержку на людях, но он мог бы ободрить ее, хотя бы когда они оставались наедине. С самого начала между моими родителями существовало глубокое различие. Папина преданность коммунизму была всепоглощающей: он считал, что должен разговаривать дома, даже с собственной женой, тем же языком, что и на людях. Мама вела себя гораздо более гибко; ее приверженность коммунизму умерялась и разумом, и чувством. Она оставляла место для личной жизни, а папа — нет.

Воздух Цзиньчжоу стал для мамы невыносимым. Она сказала мужу, что им надо поскорее отсюда уехать. Он согласился, хотя ожидал повышения, и обратился в горком с просьбой о переводе, мотивируя ее желанием вернуться в родной город, Ибинь. В горкоме были удивлены, потому что совсем недавно слышали от него, что именно там он работать не хочет. На протяжении всей китайской истории чиновников отправляли служить подальше от родных мест — чтобы не было соблазна покровительствовать родным и близким.

Летом 1949 года коммунисты развернули стремительное наступление на юг. Они взяли столицу Чан Кайши, Нанкин, и казалось, вот — вот войдут в Сычуань. Опыт работы в Маньчжурии доказал, что они отчаянно нуждаются в верных управленцах из числа местных жителей.

Партия утвердила папин перевод. Через два месяца после свадьбы — и меньше чем через год после Освобождения — они покинули мамину родину, спасаясь от злобных наветов. Радость, с которой мама встретила Освобождение, сменилась тревогой и меланхолией. При Гоминьдане она разряжала напряжение действием и не сомневалась в своей правоте, что придавало ей мужества. Теперь же ее не покидало чувство вины. Когда она заговаривала об этом с отцом, тот отвечал, что нельзя стать коммунистом, не пройдя через горнило испытаний. Так и должно быть.

Перед самым отъездом из Цзиньчжоу маму временно — на испытательный срок — приняли в партию благодаря заместительнице председателя горсовета, ведавшей Женской федерацией. Она заявила, что маме это понадобится на новом месте. Полноправным членом партии она могла стать только через год, если ее сочтут достойной.

Родители отправлялись в путь вместе с другими коммунистами — всего набралось больше сотни человек, — и двигались они в Сычуань. Ядро группы составляли мужчины, коммунисты — руководители, уроженцы юго — западных областей, женщин было совсем мало — в основном жительницы Маньчжурии, вышедшие замуж за сычуаньцев. На время путешествия их разбили на отряды и выдали зеленую армейскую форму. Им предстояло пересечь территории, где все еще бушевала гражданская война.