Юн Чжан - Дикие лебеди

С конца 1959–го по 1961 год, на пике бедствия, я редко видела отца. В деревне он вместе с крестьянами ел листья сладкого картофеля, травы и древесную кору. Однажды он шел по тропинке между полями и увидел вдали худого как скелет крестьянина, шевелившегося из последних сил. Вдруг он пропал из вида. Отец бросился к нему и обнаружил на земле труп.

Каждый день отец наблюдал ужасающие вещи, хотя маловероятно, что самые страшные: по доброй китайской традиции его всюду сопровождали местные чиновники. У него развились увеличение печени в тяжелой форме и отек. Несколько раз из своих поездок он отправлялся прямиком в больницу. Летом 1961 года он провел там несколько месяцев. Он изменился. Былой пуританский дух испарился. У партии появились к нему претензии. Его раскритиковали за «ослабление революционной воли» и велели выписаться из больницы.

Он пристрастился к рыбалке. Напротив больницы текла прелестная речка под названием Яшмовый ручей. Над ней низко склонились плакучие ивы, в воде преломлялись отражения облаков. Я часто сидела на покатом берегу и смотрела то на облака, то на папу с удочкой. Пахло человеческими фекалиями. На вершине холма на месте клумб разбили огород, кормивший сотрудников и пациентов больницы. До сих пор, закрывая глаза, я вижу, как гусеницы бабочек грызут капустные листья. Братья ловили их отцу для наживки. Грядки выглядели жалко. Врачи и медсестры явно не были сильны в земледелии.

Веками китайские ученые — мандарины принимались удить рыбу, когда император разочаровывал их своим поведением. Ловля рыбы означала уход к природе от политической злобы дня, символизировала обманутые надежды и отрешенность от происходящего.

Отцу редко удавалось что — нибудь поймать, и однажды он написал стихотворение со строкой: «Я с удочкой сижу не ради рыбы». Но его товарищ, другой заместитель заведующего из того же отдела, всегда отдавал ему часть улова. В 1961 году, среди голода, мама опять забеременела, а, по китайскому поверью, рыба нужна ребенку для хорошего роста волос. Мама не желала этого ребенка. Помимо всего прочего, они с отцом получали зарплату, то есть государство не предоставляло им больше ни кормилиц, ни нянь. С четырьмя детьми, бабушкой и частью семьи отца на руках они не могли много тратить. Значительная часть зарплаты отца уходила на покупку книг, особенно огромных томов классических сочинений. Одно такое собрание могло стоить двухмесячной зарплаты. Иногда мама ворчала: другие люди его уровня намекали издательствам о том, какие хотели бы иметь книги, и получали их бесплатно «для рабочих нужд». Однако отец обязательно за все платил.

Стерилизация, аборт и даже контрацепция были труднодоступны. В 1954 году коммунисты приступили к реализации программы по планированию семьи, мама отвечала за ее выполнение в своем районе. Тогда она донашивала Сяохэя и часто начинала собрания с добродушной самокритики. Но Мао выступал против ограничения рождаемости. Он видел страну большой, сильной, с огромным населением и говорил, что если американцы сбросят на Китай атомные бомбы, китайцы просто «продолжат размножаться» и стремительно восстановят свою численность. Он также разделял традиционный крестьянский взгляд на детей: чем больше рук, тем лучше. В 1957 году он лично назвал знаменитого пекинского профессора, выступавшего за контролирование рождаемости, «правым элементом». С тех пор о данной теме вспоминали редко.

Мама забеременела в 1959 году и, в соответствии с правилами, написала в партию заявление с просьбой разрешить ей аборт. Разрешение партии было необходимо отчасти потому, что операция в то время считалась опасной. Мама отметила, что занята работой во имя революции и будет лучше служить народу, если у нее не будет еще одного ребенка. Ей разрешили аборт, очень болезненный из — за примитивности используемого метода. В 1961 году она вновь поняла, что ждет ребенка; на этот раз аборт был невозможен по мнению врачей, самой мамы и партии, которая давала разрешение не чаще, чем раз в три года.

Наша домработница тоже собиралась родить. Она вышла замуж за бывшего папиного слугу, работавшего теперь на фабрике. Бабушка готовила им обеим яйца и соевые бобы, купленные на талоны родителей, и рыбу, выловленную отцом и его сослуживцем. В конце 1961 года домработница родила мальчика и поселилась вместе с мужем.

В то время, когда она еще ходила в столовые за нашей пищей, отец увидел в саду, как она запихивает в рот и жадно жует кусок мяса. Он отвернулся и отошел в сторону, чтобы не смущать ее. Рассказал он нам об этом лишь через годы, раздумывая о несбывшихся мечтах своей юности, главная из которых была положить конец голоду.

Когда домработница ушла, из — за положения с продуктами мы не могли позволить себе взять новую. Женщины из деревни, желавшие получить это место, не имели права на городской паек. Бабушке и тете пришлось воспитывать нас пятерых.

Самый младший мой брат, Сяофан, родился 17 января 1962 года. Его единственного наша мама кормила грудью. До рождения она хотела отдать его на сторону, но потом так прикипела к нему сердцем, что он сделался ее любимцем. Мы все играли с ним, как с большой куклой. Он вырос окруженный любовью, что придало ему, по маминому мнению, легкость в общении и уверенность в себе. Отец уделял ему гораздо больше времени, чем до этого нам. Когда Сяофан стал играть в игрушки, отец каждую субботу относил его в универмаг в конце нашей улицы и покупал ему новую игрушку. Как только Сяофан, по какой бы то ни было причине, начинал плакать, отец все бросал и кидался к нему.

В начале 1961 года, видя гибель десятков миллионов людей, Мао решил отказаться наконец от своей экономической политики. Он неохотно позволил прагматичному председателю КНР Лю Шаоци и генеральному секретарю партии Дэн Сяопину по — настоящему взяться за управление страной. Мао пришлось выступить с самокритикой, но она была полна снисходительности к себе и всегда звучала так, будто он обречен нести крест за бездарных чиновников всего Китая. Затем он великодушно призывал партию «извлечь уроки» из ужасающего опыта, но о содержании этих уроков рядовые чиновники судить не могли: Мао указывал, что они оторвались от дум и чаяний простых людей и принимали неверные решения. Бесконечные выступления с самокритикой, начиная с Мао, маскировали реальную ответственность, к которой никого так и не привлекли.

Тем не менее, дела стали поправляться. Прагматики провели ряд серьезных реформ. Именно тогда Дэн Сяопин сказал: «Неважно, белая кошка или черная, лишь бы ловила мышей». Прекратилась массовая выплавка стали. Безумные экономические планы заменили реалистичными. Закрыли общественные столовые, доход крестьян определялся их трудом. Им вернули конфискованную коммунами собственность, включая сельскохозяйственные орудия и домашний скот, позволили иметь небольшие личные наделы. В некоторых районах землю фактически сдавали крестьянам в аренду. В промышленности и торговле официально разрешили элементы рыночного хозяйства, и через пару лет экономика встала на ноги.