Песах Амнуэль - Полдень XXI век, 2010, № 09

Я молча прошел мимо. Старик присел на корточки, обхватив голову руками.

— Позялуйстя… — сказал он.

Это было какое-то по-детски исковерканное, жалкое, отчаянное слово. Позялуйстя. Когда уже не на что надеяться — позялуйстя.

Именно оно и втянуло меня в жуткую игру в числа. Оно. Потому что я остановился.

— Один, — сказал я. — Один человек умрет. Устраивает?

— Один?

Повернув голову, я увидел, как сумасшедший мучительно теребит коросту на лбу. Шелуха омертвевшей кожи сыпалась вниз.

— Сколько умрет? — все так же сидя на корточках, спокойно спросил он себя. И тихо себе ответил: — Один. Сколько умрет? Сколько? Один.

Я вдруг поймал его взгляд. В нем ворочалось что-то тягучее, тяжелое, страшное.

Меня против воли моей качнуло ему навстречу. Обмяло, обожгло, ободрало. Глухо, словно прощаясь, стукнуло сердце. Зачем же, подумал я. Что же это…

Но тут сумасшедший тряхнул головой, и в глаза его вернулась прежняя светлая пустота.

— Дурак! Дурак! — Захохотал он, вскочив, забегал вокруг меня кругами. — Дурак!

Топорщился венчик. Брызгала сквозь зубы слюна.

На пиджаке, на правой лопатке, плясало меловое пятно.

— Дурак! Мало одного, мало!

Что мне было до его кружев?

Я спрятал голову в плечи и пошел к центру. Старик скоро отстал, увязавшись за кем-то еще.

— Сколько? Сколько людей-человек? — слышал я, удаляясь. — Сколько?

Свирепо зыркнул на меня светофор. Я застыл на тротуаре, пропуская невидимые машины. Билась и билась во мне жуткая мысль, как легко я пожертвовал человеком. Молодец, сказал себе, начал с малого, с одного. А дальше? Сколько еще убьешь? Сколько?

Я подумал, что Ирке надо будет сказать про сумасшедшего. Чтоб побереглась.

— Изыди, проклятый!

Женский голос за спиной едва не сорвался на визг. Похоже, докудахтался старик.

Зеленый. Я шагнул на «зебру».

Отметившись у старшего, я поднялся на третий этаж «Маркет-Хауза».

Здесь сегодня были мои подконтрольные тысячи квадратных метров. Если точнее, две тысячи пятьсот. Широкий проход с колоннами под сводчатой крышей и по обеим его сторонам — магазинчики. Десять с одной стороны, девять — с другой. Обувь, парфюмерия и одежда. Плюс чайная лавочка и кофейня. А в дальнем конце тысяча метров круглосуточного «Цифрового фронтира».

Туда я первым делом и заглянул.

Жора уже стоял на выходе у магнитных сканеров, вертел в пальцах бумажный стаканчик.

Через мутноватый прозрачный пластик стены совой смотрел на нас сонный молодой продавец. Или мне казалось, что сонный.

Приветствуя, я махнул ему рукой. Он качнулся и исчез за стеллажами.

— Здорово, — сказал я Жорику.

— Что смурной такой? — отправив стаканчик в урну, Жорик пожал протянутую ладонь.

— Психи одолели.

— Знакомо, — хмыкнул Жорик.

Мать у Жорика была подвинута на конце света. То, что он вот-вот грядет, в их квартире не подвергалось ни малейшему сомнению. Как и скорое отделение агнцев от козлищ. Насколько я знал с его слов, Жорика чуть ли не каждый день просили покаяться. С крестом. Со свечкой. С книжицами какими-то.

Мне подумалось, попади сумасшедший старик к его матери, на свой вопрос: «Сколько людей умрет?» он получил бы быстрый и радостный ответ: «Все».

Я сунулся в торговый зал, кивнул девушке за кассой, мгновение изучал одинокого покупателя, зависшего перед витриной с ноутбуками.

Потом вернулся к Жорику.

— Старичок тут, знаешь, завелся, — сказал я, морщась, — все посчитать предлагает…

— Сколько людей умрет? — оживился Жорик. — В пиджачке? С носом? С разбитым лбом?

Я кивнул.

— Что, встречался уже?

— Да гоняли мы его тут день назад… — на круглом лице Жорика отразилась досада. — Шустрый старичок. Вроде псих психом…

— То есть не догнали?

— Ага, догонишь его! — заволновался Жорик. — Он же стайер, блин, наскипидаренный! Хорошо еще, сегодня его не видно.

— А вообще откуда он, не знаешь?

— Не-а. Приблудный какой-то хрен.

Жорик галантно пропустил в зал тяжелых форм даму. Мысленно раздел, мысленно облапал. Вздохнул. Покосился на меня.

— Лёнь, да не забивай ты себе голову!

Легко сказать — не забивай. А позялуйстя?

— Нет, — сказал я, — не отпускает что-то.

— Фигня! — отмахнулся Жорик. — Это всего лишь вопрос. Ну! Вопрос! Предположение. То ли дело мамка моя, как начнет пугать… — Жорик напрягся, закатил глаза и родил: — «И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя „смерть“; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными».

— Это что? — спросил я, вздрогнув.

— Проняло? Это она мне читает! — гордо сказал Жорик. — Апокалипсис!

— Сочувствую…

— Да я привык.

Оставив Жорика на посту, я прогулялся по проходу до эскалаторов. Заглядывал в магазинчики, здоровался, спрашивал, все ли в порядке. Угостился леденцом.

Посетителей было немного. Утро рабочего дня, оно такое.

Зашел кстати в туалет (для персонала центра — бесплатно). Вышел. Постоял у окна, наблюдая, как в доме напротив хрупкая девушка с помощью лыжной палки поднимает жалюзи «Прачечной».

Да уж, автоматика.

— Леонид Михайлович, кофе?

В глубине кофейни маячил белый фартучек.

— У вас что, света нет? — я поплыл навстречу, окунулся в сумрак, кое-как вырулил к стойке.

— У нас интим.

— А-а…

Ручка от микроскопической чашечки сама накрутилась на палец.

— Спасибо. Я занесу потом.

Подозрительный парнишка, примеривающийся к джинсам в соседнем магазинчике, в моей компании как-то стремительно погрустнел, от шумного пития кофе нервно задергал плечами, а от вполне вежливого кивка: «Нравится?» заторопился по каким-то своим вдруг возникшим неотложным делам.

И правильно.

Смакуя тающую горечь на языке, я бодро дошагал до «Фронтира». Жорик у сканеров медитировал, приоткрыв рот. Взгляд сошелся в точку, резко очертились скулы.

Я встал рядом.

— Что передают?

— Слышишь? — спросил он почему-то шепотом.

— Что?

— Хруст. Треск.

— Где? — покрутил головой я.

— Вокруг, — Жорик посмотрел на меня с испугом. — Неужели не слышишь?

Во «Фронтире» негромко бухали ударные. Справа по проходу бубнил телевизор. Из кофейни летели обрывки чего-то танцевально-электронного. И на грани слышимости снизу, со второго этажа доносился писк и звон игровых автоматов.

Ни хруста, ни треска.

— Когда меня в армии оприходовали доской по затылку, — сказал я, — где-то с неделю мне слышались шум далекого моря и щелчки за ушами. Вроде вот нету никого за спиной…

— Это не то, — Жорик снова ушел в себя. — Это хруст такой…