Сергей Баландин - Основы научного антисемитизма

Над марксистским тезисом о партийности науки и искусства в свое время не смеялся только ленивый. Против, кого, мол, писал свою музыку Моцарт? Однако еще не-марксист Пушкин дал наглядный ответ на сей вопрос: «Гений и злодейство — две вещи несовместные». Возможно, сам Моцарт и не очень хорошо представлял себе, кто конкретно олицетворяет противостоящее ему злодейство, но злодейство (или, иначе, Зло) никогда не представляло собой самостоятельной сущности, оно выступает лишь как отрицание или, если так можно выразиться, «наличное ничто» (μη ον — как говорили греки) — Не-Добро или Анти-Добро, Анти-Свет, Анти-Моцарт, Анти-Справедливость, Анти-Равноправие и т. п. Ведал ли то сам Моцарт или нет, но его музыка также стоит в отношениях «за» и «против» объективно существующих в мире реалий, она отрицает Сальери — в его лице рутину бездарностей, чиновников от культуры, она отрицает ханжество святош, мещанство и пошлость самодовольных бюргеров, опереточный «народный» национализм фелькишей и много еще чего (подробнее почитайте у Гофмана). Да, Моцарт ненавидел все это всеми фибрами души, но он не боролся со злом насилием, он просто своим искусством назвал вещи своими именами, все расставил по своим местам, всем стало ясно, где гений, а где злодейство, и он победил, несмотря на то, что сам стал жертвой подлого насилия.

Мы взяли пример Моцарта и Сальери не только затем, чтобы продемонстрировать ненасильственную форму борьбы, но и для того, чтобы показать объективность отношения «против». Может быть, сам Моцарт субъективно и не осознавал, что действует против Сальери, однако Сальери сознавал это очень хорошо. Он не мог спокойно спать по ночам от одного сознания, что на свете существует существующий против него Моцарт, ему некуда было от его существования убежать, и негде спастись. Разве не напоминает эта ситуация отношения евреев и антисемитов? Я не знаю, кто здесь из нас «Моцарт», а кто «Сальери», но факт остается фактом: и зависть, и ненависть существуют, как у тех, так и у других. Я сам лично знаю многих, кому нестерпимо даже сознавать, что рядом живет кто-то, кто не такой, как они, кто имеет наглость быть «другим», кто думает как-то в чем-то иначе или даже вообще имеет способность думать. Такие сальеревцы надеются, что им полегчает, если удастся как можно дальше отдалить от себя своего противника, например, еврея в Израиль, а антисемита в Россию, желательно, куда поглубже. Но ведь в наш век интернета нет особой разницы, появляется ли та или иная книга на сервере с доменом «ru» или на сервере с доменом «il», и так ведь ненависть дойдет до того, что люди вообще начнут друг друга со свету сживать. Поэтому, если образ Сальери вам не симпатичен, то каких бы вы сами убеждений ни придерживались, каким бы творчеством ни занимались, занимайтесь на здоровье, но при этом уважайте тех, кто мыслит по другому, пусть он мыслит хоть как еврей, хоть как антисемит. Ведь аргумент, типа (цитирую дословно): «Баландин, а ну брысь к родным церквям и осинам, сволочь подлючая!» (форум) не доказывает абсолютно ничего, кроме того, что среди евреев Израиля встречаются базарные бабы, страдающие комплексом неполноценности. На интернет-форумах, к сожалению, такие высказывания не редкость, потому мыслящие люди в них предпочитают не участвовать, ибо форумы стали, трибуной людей «маленького мира», мира, где не принято мыслить, но только ёрничать, стебаться, выплескивать эмоции, оскорблять оппонентов — и в этом все удовольствие маленького человека: Моська полаяла, получила разрядку, вообразила свою значительность — и назавтра снова пойдет под ярмо необходимости, служить своим хозяевам, лизать им пятки и поджимать хвост.

Надо сказать, что такой собачей нетерпимостью в Израиле отличаются, в основном, наши соотечественники — репатрианты из бывшего СССР, откуда они, видимо, вынесли пережитки тоталитарного сознания. Многие из них хотят видеть Израиль однопартийным, идеологически однотипным и стерильным от какого то ни было инакомыслия. Они предлагают лишать гражданства и депортировать из страны не только всех гоев за «антисемитизм», но и чистокровных евреев, кто, по их мнению, проявляет недостаточную ревность к своему еврейству. С детства, видимо, всеми презираемые, они надеются таким путем, как дядя Онегина «уважать себя заставить». Они только не понимают одной простой вещи: можно выслать инакомыслящего из страны, можно вообще убить его физически, но слово, однажды им уже сказанное, они убить не могут. Оно будет постоянно звучать в их ушах, оно будет жить в них самих, и в конце концов овладеет ими, ибо единственное оружие, которым можно побороть слово, единственное средство, способное нейтрализовать его разрушительное действие, это аргумент. Так нам не страшны никакие слова, даже лживые и клеветнические (тем более, брань), ибо мы всегда можем найти, что возразить на клевету, а клевета, изобличенная как клевета, и ложь, изобличенная как ложь, представляют собой опасность не более чем лай собачий, и только «интеллекты» уровня не выше собачьего постоянно боятся не только инакомыслия, но и вообще всякого мыслия, всякого сапиенса, ибо знают лишь два инстинкта: либо лаять, либо вилять хвостом.

Следует еще заметить, что такие понятия, как «ложь», «клевета», «враньё» и т. п. типичны для дискурса «маленького мира. Нас же моральная оценка «вранья» как такового мало интересует. В самом деле, что подразумевается, когда говорят, что такой-то человек «врёт»? Не значит ли это, что его мнение расходится с другим мнением, или, точнее сказать, общепринятым мнением, навязанным чьей-то пропагандой? Замените слово «врёт» на «высказывает иную точку зрения» — логически смысл сказанного не изменится, но изменится дискурс: в первом случае это дискурс тоталитарного обскурантизма, в каждой мысли усматривающий «мыслепреступление» и ложь, и в принципе, это действительно так, ибо, как известно, «всякая изреченная мысль — ложь», иными словами, «враньё»; во втором случае — это дискурс свободомыслия, предполагающий право заблуждаться и уважающий своего оппонента даже тогда, когда он не прав. Кто прав, кто не прав — давайте разбираться, давайте аргументировать свои утверждения и опровергать те, которые мы считаем ложными, при этом референцией истинному и ложному будем брать только те положения, истинность которых разделяется обеими спорящими сторонами, ибо там, где нет каких-либо общих точек зрения, там не может быть вообще никакой дискуссии. Идея о том, что разные люди могут иметь какой-то общий опыт в познании окружающей действительности, общие чувства и переживания, также чужда тоталитарному сознанию, как и идея, допускающая право на разные мнения. Ни опыт, ни чувства для него никогда не являлись референцией «правильному-неправильному», единственным критерием для него испокон веков была догма — раз и навсегда принятый императив, не требующий себе никаких доказательств и обоснований. Потому догматики испокон веков скептически относились к истине как таковой, что нередко приводило их к довольно-таки курьезным ситуациям в реальной действительности: «Что есть истина?» (Ин. 18:38) — известные слова, римского чиновника Пилата, не веря в истину, он ждет от Иисуса «истинных» показаний на допросе, ну разве не абсурд! Тем более странно слышать проклятия «вранью» из уст тех, кто тут же при всяком им удобном случае уверяют, что «абсолютных истин» не бывает.