Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6293 ( № 38 2010)

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Киномеханика

Жизнь и судьба индивидуальности

КНИЖНЫЙ РЯД

Свидетель и участник эволюции русской культуры: воспоминания, разыскания, книга в письмах, следственное дело. Книга о Леониде Оболенском. – Челябинск: Творч. лаб. рекламы Enterprise, 2009. – 304 с.: ил., 1000 экз.

С лёгкой руки Аркадия Гайдара все прихотливые, а порой и совершенно фантастические жизненные судьбы, на кои столь драматически изобилен оказался российский ХХ век, получили нечто вроде «общепримиряющей» формулы – «обыкновенная биография в необыкновенное время». Объём событий, испытаний, каких-то ну прямо совершенно литературных – или кинематографических – поворотов, выпавших на долю Леонида Оболенского, в это красивое определение никак не укладывается. Время, конечно, порядком поработало над его биографией, однако назвать её «обыкновенной» не рискнул бы, думается, даже самый отъявленный провиденциалист, не говоря об авторе «Школы» и «Судьбы барабанщика» (с которым, кстати, у героя рецензируемой книги вполне могло быть общее отрочество – они разминулись буквально на год: 9-летний Лёня Оболенский уехал в 1911 году из Арзамаса, поступив в нижегородскую гимназию, а в 1912-м семья 8-летнего Аркаши Голикова прибыла в этот город из… Нижнего; отцы обоих, кроме того, были связаны с социал-демократическими кружками, состояли под надзором полиции).

Curriculum vitae Оболенского даже в самом первом приближении, даже в скупом на эмоции роде энциклопедической статьи (ими выступают открывающие сборник слово «От составителя» и «Хроника жизни») действительно поражает воображение.

Судите сами. В 1918-м он воюет в рядах Красной армии (хотя и не командует полком), откуда по счастливой случайности откомандировывается в Госкиношколу. В первой половине 1920-х один из «натурщиков» знаменитой мастерской пионера советской «игровой» Льва Кулешова параллельно танцует чечётку в кабаре «Кривой Джимми», сотрудничает с Мейерхольдом и, по сути, становится крёстным отцом в кинематографе не кого-нибудь, а самого Сергея Эйзенштейна, с кем сохраняет дружеские и творческие отношения на все последующие годы.

До войны Оболенский успел принять самое активное участие в деле технического освоения отечественным «Великим немым» звука, в связи с чем стажировался в Германии (где, о чём не единожды упоминается на страницах книги, вальсировал с Марлен Дитрих), снять несколько фильмов, в том числе популярнейшие «Кирпичики» в качестве режиссёра, стать доцентом ВГИКа и даже пережить первый краткосрочный арест, от которого отделался «лёгким испугом».

А вот почти все сороковые, ставшие для кинематографиста по-настоящему роковыми, и половина пятидесятых прошли под знаком страха, в неволе. В октябре 1941-го боец народного ополчения Оболенский попадает в плен. Лагеря, работа на баварском заводе, снова лагерь, затем переход на положение «хиви» (то есть «добровольный помощник немецкой армии») и возвращение в этом качестве на оккупированную территорию… Побег, приведший в Кицканский монастырь в Молдавии, где он принимает постриг под именем Лаврентия… Новый арест в 1945-м с на сей раз куда более серьёзным обвинением в измене Родине – снова лагеря, теперь системы ГУЛАГа, «крепостные театры», затем Минусинский драматический, в котором он трудится – осветителем, артистом, режиссёром, – уже будучи вольнопоселенцем.

…И ещё тридцать пять лет долгой и, насколько можно судить (в частности, исходя из текстов «Свидетеля и участника эволюции…»), счастливой, насыщенной творческой жизни. Свердловская киностудия, Челябинское телевидение, наконец, руководство клубом фото- и кинолюбителей Дворца культуры «Прометей» города Миасса. В 70-летнем возрасте (фактически – раньше, но в «регулярном режиме» именно с 1972 года) Леонид Оболенский переживает беспрецедентное второе киноактёрское рождение, активно снимаясь на многих студиях страны, преимущественно в ролях старых аристократов, и постепенно занимает едва ли не главное положение на амплуа благородных отцов – «обломков Империи».

Его навряд ли можно назвать великим артистом. Во второе своё пришествие на экран – в ещё большей степени, нежели в первое – Оболенский являлся, памятуя давнее кулешовское определение профессии, натурщиком. На него во многом «работали» порода, стать, «княжеский» имидж (хотя Леонид Леонидович по иронии судьбы принадлежал отнюдь не к линии князей, а к побочной ветви «интеллигентов Оболенских»), реноме «уходящего объекта», конечно же, биография. Но он, без сомнения, был человеком во многих отношениях выдающимся – носителем громадного количества всевозможнейших знаний, обладателем глубокого и острого парадоксального ума (а в противном случае не стал бы он многолетним собеседником и корреспондентом вышеупомянутого Эйзенштейна), поразительным образом сохранившим полноценную любовь и искренний интерес, даже жадность к жизни до своего без самого малого девяностолетия. И образ этого своеобразнейшего уральского Сократа, может быть, даже несколько более важный, чем фигура Оболенского – кинематографического деятеля, встаёт со страниц книги, изданной в одном из его городов, Челябинске, во всей красе.

Сборник, составленный Тамарой Мордасовой, директором челябинского Киноцентра им. Леонида Оболенского, слегка грешит некоторой «раскоординированностью» и лёгкой сумбурностью в построении (какие-то факты, как уже было отмечено, повторяются по нескольку раз, и, напротив, какие-то напрашивающиеся вопросы остаются безответными, общеизвестные вещи и фамилии обширно комментируются в отличие от малоизвестных), но в ней есть нечто куда более важное, с лихвой перевешивающее все её недостатки. Книга с тяжеловесным, двухступенчатым названием (где первая часть – прямая цитата из текста-мотивировки к Гран-при одного из европейских фестивалей, вручённого документально-биографической ленте «Ваш «уходящий объект» Леонид Оболенский»), изданная, быть может, с несколько даже излишними полиграфическими изысками и «красивостями», обнаруживает в себе, во-первых, подкупающе трепетное отношение к предмету и «объекту» и, во-вторых, неповторимый голос самого героя. Причём звучащий в самых разных обстоятельствах, по разнообразнейшим поводам, но неизменно завораживающий, очаровывающий, твёрдо убеждающий в том, что «были люди».

Это явственно звучит даже в факсимильно воспроизводимых материалах следственных дел, в протоколах допросов – и 1945 года, и 1989-го, когда доброхотам из челябинского «Мемориала» ну просто кровь из носу как понадобилось добиться «справедливости», и 90-летний старик со сломанной шейкой бедра должен был вновь давать показания относительно своей «добровольной помощи» (хотя, кажется, любому здесь понятно, что да, виноват, и понёс, возможно, слишком жёсткое, но заслуженное наказание; тогда в пересмотре дела было отказано, и тем более гротесковым – увы! – выглядит определение Высшей судебной палаты… независимой Республики Молдовы, реабилитировавшей Оболенского Л.Л. «за отсутствием состава преступления» 14 годами спустя после его смерти).