Александр Нилов - Цеховики. Рождение теневой экономики. Записки подпольного миллионера

Отец, как раз отличавшийся повышенным градусом разумной осторожности, не очень-то стремился к повторению опрометчивого шага своего подпольного шефа. А мать просто впала в панику. Повод для паники простой, понятный и совершенно оправданный.

Для того чтобы обычный человек мог купить себе машину, он не только должен был несколько лет (если не десятилетий) копить на нее деньги, но еще и отстоять очередь, чтобы ее приобрести. Разумеется, такой порядок не касался подержанных машин, но купить подержанную машину в те годы было практически невозможно. Рынок подержанных авто почти на сто процентов контролировался перекупщиками. Едва только у советского человека даже начинала зарождаться мысль по какой-то причине расстаться с дорогим сердцу автомобилем, возле него тут же появлялись подозрительного вида личности, которые предлагали за машину гораздо больше той цены, которую рассчитывал выручить за нее хозяин. И тот, конечно же, соглашался. А поскольку причины для расставания с машиной, стоимость которой не исчислялась исключительно деньгами, а еще и имела эквивалент в галлонах «пота и крови», должны были быть очень вескими, то и происходило это расставание крайне редко.

Таким образом, даже если обычный советский человек и пытался купить подержанную машину, то ему светила только дышащая на ладан развалюха, уже не представляющая интереса для перекупщиков. Все остальные подержанные машины не только стоили в два-три раза дороже, чем новые в магазине, но и расходились исключительно среди «своих» людей, то есть имеющих с перекупщиками тесные связи. Например, за изрядно подержанную «Волгу», стоимость которой в магазине была около 9 тысяч, перекупщики имели тысяч семь. А практически новая машина этой марки стоила «с рук» до 30 тысяч и дороже (особенно в южных республиках). Причем купить «Волгу» даже у перекупщиков было очень трудно. «Жигули» при магазинной стоимости в пять с половиной тысяч продавались у перекупщиков за 8–10, а подержанные – за 5–6 тысяч рублей. Новый «Москвич» стоил порядка трех-четырех тысяч, а подержанный – от 2 до 3 тысяч.

О таком положении вещей знали ВСЕ. То есть буквально все обычные люди, даже те, которые никогда и не пытались ввязаться в подобную авантюру и прикупить собственный автомобиль. Поэтому если покупку новенького «Москвича» моя семья еще как-то могла оправдать в глазах окружающих накопленными за несколько лет капиталами и выстраданной многомесячной очередью с еженедельными перекличками и отмечаниями, то объяснить, откуда взялись почти новые «Жигули» спустя три года после покупки «Москвича», ни отец, ни мать никакому интересующемуся лицу не смогли бы. А в том, что такие лица – как минимум все мужское население нашего двора – сразу нарисуются, можно было не сомневаться. В те годы не было ничего необычного в настойчивом и бестактном интересе: «А на какие шиши, позвольте узнать, приобретен сей механизм?». И любой дядя Вася из соседнего подъезда мог на полном серьезе поинтересоваться происхождением такой крупной суммы у моего отца. Нет, теоретически отец при этом мог послать дядю Васю подальше, но при таком развитии событий не было никакой гарантии, что этот «дядя», приняв на грудь законную субботнюю чекушку, не примется строчить безграмотную «телегу» в органы, которые могут заинтересоваться странной ситуацией.

Советские люди вообще были в массе своей законопослушны. Каковое похвальное качество было вызвано отнюдь не патриотичностью или врожденной честностью. Фундаментом для послушания закону служил страх, точнее, всеобщая зашуганность. «От греха подальше» – любимое присловье рядового советского гражданина тех времен. От избытка этого качества подпольный производитель мог пострадать не только вышеописанным способом, но и более радикально. Сейчас я расскажу совершенно реальный случай, произошедший в Ленинграде в семидесятых годах.

Советский гражданин возвращался темным вечером с работы домой, не ожидая ничего дурного от привычного пути, он в задумчивости смотрел себе под ноги. Поэтому не увидел, как с седьмого этажа сорвался и полетел вниз довольно объемный предмет. Означенный предмет, чудом не задев гражданина по голове, упал в трех метрах впереди. Изрядно удивленный и уже перепуганный гражданин подошел поближе и увидел, что на его голову чуть не свалился отличного качества кожаный портфель, причем явно не пустой, судя по силе удара о тротуар. Гражданин в недоумении задрал голову, но в темноте не увидел ничего необычного. Зато необычное по полной программе ждало его во внутренностях портфеля, который он, повинуясь любопытству, открыл: упавший с неба портфель наполовину был заполнен денежными купюрами, уложенными аккуратными рядами. Заволновавшись, гражданин еще раз попытался понять, откуда, собственно, свалилась на него такая проблема, но ничего разглядеть по-прежнему не смог. И когда первое недоумение прошло, ему (очевидно) пришла в голову именно фраза о наибольшем удалении от греха.

Ведомый этим никогда не подводившим советского человека принципом, гражданин (враз ставший законопослушным) не нашел ничего лучшего, как переложить возможную ответственность за столь необычную находку на органы правопорядка, и, недолго думая, отнес странную находку в ближайшее отделение милиции. Там его поначалу приняли не очень ласково и посоветовали обратиться в бюро находок. Но гражданин был настойчив и все-таки умудрился продемонстрировать внутренности необычного портфеля. Когда милиционеры увидели содержимое «летательного снаряда», с них моментом слетела томность, и они галопом поскакали на место удивительного происшествия. И, как и законопослушный гражданин, ничего необычного не увидели, кроме мирно святящихся окон. Но милиционеры не удовлетворились поверхностным осмотром и, вычислив приблизительно, откуда мог упасть портфель, начали поквартирный обход. И на седьмом этаже их поджидала еще одна неожиданность. Двери вместо гостеприимного хозяина открыли суровые молодые люди в штатском, которые увидев милицию тоже изрядно удивились. После обмена сумбурными репликами выяснилось, что в квартире силами ОБХСС проводится обыск, так как хозяин этой квартиры проходит по делу как подозреваемый в подпольном производстве какого-то очень хорошо продаваемого товара. Портфель тут же приобщили к делу и радостные донельзя обэхаэсники отправились допрашивать подозреваемого.

Увидев портфель, цеховик заметно поскучнел и попытался отпереться от обладания им, но ему строго напомнили про отпечатки пальцев, и он совсем расстроился. После чего признался, что портфель он загодя, вот именно на такой неприятный случай, как обыск, подвесил за леску на балконе, и как только неприятность произошла, изловчился и перерезал леску. В дополнение к признанию, цеховик посетовал, что был уверен, что тот прохожий, который найдет упавший портфель, не то что ни за что не пойдет в милицию, а, не общаясь ни с кем по дороге, побежит домой и понадежнее спрячет находку. «По крайней мере, я бы так и поступил», – с тяжелым вздохом признался удрученный цеховик и тут же нарвался на лекцию о той самой законопослушности советских людей. То, что он при этом подумал об умственных способностях нашедшего портфель гражданина, к сожалению, осталось за кадром этой истории.