Александр Никонов - Кризисы в истории цивилизаций

Если мне не изменяет память, одним из первых описал подобный демографический цикл российский экономист и востоковед Евгений Яшнов на примере Китая. После революции он жил в Китае и был хорошо знаком с китайскими материалами. Это позволило ему описать механизм цикла

примерно в тех же словах, в каких я сделал это чуть выше: размножение крестьян приводит к нехватке пахотных земель, уменьшаются размеры наделов, которые дробятся между наследниками, система вступает в фазу неустойчивости, избыток населения конденсируется в городах, но до эпохи промышленной революции, то есть до такого уровня развития науки и техники, который позволяет запустить промышленную революцию, это население нечем занять. Его нужно или задарма кормить, как это делалось в Риме, или посылать на убой на какую-нибудь войну. Если социальная система с излишком человеческого ресурса не справляется, ресурс начинает разрушать социальную систему. Происходят революции, гражданские войны, количество населения сокращается и экономико-демографо-социально-полити- ческий цикл начинается заново.

Но поскольку Яшнов жил черт-те где – в каком-то Китае, его работы остались без внимания просвещенной европейской публики, которой пришлось самой доводить до ума эту теорию. В начале тридцатых годов XX века два француза – Лабрусс и Симиан – обнаружили циклические колебания в ценах и реальной зарплате в Европе XVI-XVIII веков. Правда, они не догадались, что эти кривые являются следствием демографических циклов. На помощь пришел дотошный немец Вильгельм Абель. В Европе тогда бушевали великие политические события, гитлеровцы пришли к власти, а скромный историк, укрывшись в своем кабинете от внешних сиюминутных бурь и гремящих исторических волн, изучал такие же волны прошлого.

Абелю удалось установить, что тот самый рост цен, который случился в ужасном XIV веке, затем сменился падением цен, а потом – в XVI веке – начался новый рост цен. При этом Абель отметил следующую закономерность: рост цен сопровождался падением доходов населения при росте самого населения, а падение цен – ростом душевых доходов и сокращением численности населения. Выводы, которые сделал Абель, были просты: в Европе существуют демографические циклы. Взлеты и падения демографической кривой даже получили отдельные названия – «фаза роста» и «фаза сжатия».

Правда, поскольку все эти исследователи были экономистами, а не климатологами, не астрономами и не специалистами по эпидемиям и эпизоотиям, объяснения демографическим циклам они давали, не выходя за рамки своей науки. И вполне управлялись. Катастрофу XIV века так и объясняли: людей уже к началу века стало так много, что система вошла в неустойчивое состояние, а спуск демографической лавины вызвали случайные неурожайные годы, которые в прежние времена прошли бы с меньшей катастрофичностью… Что ж, вполне удовлетворительное объяснение, отсюда даже не один шаг, а всего полшажочка до природных циклов. Потому что кластеры неурожайных лет вызываются как раз климатическими подвижками, то есть зависят от солнечных циклов. Таким образом, население благоприятно размножается в спокойные годы, а в неспокойные начинается «обратный рост». И люди в периоды «сжатия» активно помогают природе – войнами и резней.

Подобного рода циклы были отмечены не только в Европе. Известный французский историк XX века Фернан Бродель обнаружил их и в истории Китая, повторив и развив открытие Яшнова. Нужно, наверное, сказать пару слов о Броделе, ибо он совершенно изменил наши представления об истории, сделав ее более похожей на настоящую науку. Возможно, этому помогло то обстоятельство, что Фернан вырос в семье математика.

Его целеустремленность не знала границ. С началом войны, уже будучи зрелым историком, лейтенант запаса Фернан Бродель загремел в армию, а в 1940 году попал в плен и пять лет провел в немецких концентрационных лагерях – в Майн- це и Любеке. Там он, как это ни удивительно, написал диссертацию и уже после войны ее защитил.

Надо сказать, не все немецкие концлагеря были похожими на Дахау и Бухенвальд. Французские офицеры сидели в более приличных условиях. Они содержались в бывших немецких казармах, не голодали и даже не работали. Курорт! Военнопленным разрешалось не только при желании читать и писать, – они сами предложили немцам организовать в лагере университет для военнопленных, и культурные немцы с этим предложением согласились. Из самых образованных пленных был сформирован преподавательский состав, в который, разумеется, был включен и Бродель. Причем он не просто читал лекции «студентам», но был избран ректором этого «университета». Видимо, потому, что прекрасно владел немецким. Охранники концлагеря так и обращались к нему: «господин ректор». Броделю разрешалось заказывать книги из Майнцского университета. Эти книги плюс огромный багаж исторических знаний, накопленных к тому времени, и позволили ему завершить свой фундаментальный труд толщиной в 1600 страниц. По сути, время отсидки в концлагере оказалось для Броделя «Болдинской осенью». По его признанию, именно война и несвобода послужили толчком к дальнейшей эволюции взглядов ученого на историю. То есть к тому перевороту, который он позже произвел в исторической науке.

Это было реакцией «на то трагическое время, в которое я жил, – писал Бродель. – Мне надо было отбросить, отвергнуть, перешагнуть через все те события… Долой событие, особенно тягостное! Мне необходимо было верить, что история, судьбы человечества свершаются на значительно более глубоком уровне. Выбрать в качестве отправного пункта для наблюдений долговременный масштаб – значит оказаться как бы на месте самого Бога-отца и там найти убежище». И Бродель сделал это, перешагнул за рамки собственно истории и положил начало «геоистории».

Как изучали историю до Броделя? (Впрочем, и сейчас ее изучают так же – и в школе, и в институте, ибо насовсем вытолкать инерционную телегу исторической науки из замшелой колеи Броделю не удалось.) Историю у нас преподают и изучают как череду событий и действующих персоналий. Мол, тогда-то и тогда-то случились такие-то события. В них действовали такие-то люди и принимались такие-то решения. Но почему они случились? Могли ли они не случиться? А если бы действующими лицами на исторической арене были совсем другие люди, насколько сильно изменилась бы история? Изменилась не событийно, разумеется, а по существу, то есть с точки зрения больших временных масштабов?… Именно Бродель ввел в историческую науку новый термин – «время большой длительности».

По сути, Бродель изменил сам предмет исторической науки! Если до него история изучала политические события (Великая Французская революция со всеми действующими лицами) или крутилась вокруг какой-то страны (история России), то Бродель взлетел выше и предложил: а давайте посмотрим на это политическое мельтешение с другой точки зрения – с точки зрения экономики, демографии, географии…