СБОРНИК - ЕСЛИ №11 ЗА 2004 ГОД

– Я этого не делал. Ланселот тоже.

– Мерлин?

– Наверняка нет. Его доминирующая мотивация – выполнение задания.

– Ну и?…

– Если ты думаешь отсидеться в своем модуле, пока я не помру, не выйдет. Я тебя не выпущу. Погибнем оба.

– Я так не играю, – обиженно произнес Мордред.

– Тогда верни запасной патрон. Ты наверняка его где-то спрятал.

– Докажи!

– Я заставлю тебя сказать, ты, паскуда!

– Как? Запытаешь насмерть? Без Ланселота тебе со мной не справиться, а он тебе не позволит. Он ведь поклялся, что я здесь буду в безопасности. Потом, как ты будешь выглядеть в его глазах, а, король Артур?

– Имей в виду, – на всякий случай сказал я, – Ланселота сдерживает только его слово. Если со мной что-то случится, его уже ничего не будет сдерживать.

– Андроид этой модели не может причинить вред человеку.

– Но рыцарь – может.

Он молчал. По лицу его ничего нельзя было прочесть.

– Предположим, снаружи, – сказал он наконец. – За воротами.

– Ладно. Я пошлю Ланселота, он принесет.

– Он не найдет. Я сам.

– Хрен тебе!

– Я могу восстановить этот патрон, – сказал он наконец.

– Враки. Мерлин не сумел.

– А я могу.

– Ну так валяй.

– Это долгое дело, – он помедлил, потом сказал: – Государь. Это прозвучало как издевка.

– Думай, что хочешь, но воздуха аккурат хватит на одного человека, на все то время, которое требуется для починки регенератора.

– Я убью тебя, – сказал я бессильно. Он покачал головой.

– Тогда ты сам погибнешь. Это патовая ситуация, Големба. Ты можешь меня убить, но погибнешь от удушья. Я могу тебя убить, но тогда меня прикончит этот механический болван Ланселот. То есть это ты так утверждаешь, но я не хочу пробовать… Ты можешь остаться здесь, но тогда погибнем мы оба.

– Ты врешь.

– Нет. Впрочем, проверить ты все равно не рискнешь.

– Тогда…

– У меня есть предложение. Мой модуль в полном порядке. Не такой шикарный, как твои апартаменты, но жить можно. Уходи. Забирай своего Ланселота и уходи.

– А Гвиневера?

– Ее оставь.

– Зачем это тебе, Мордред? Ты же старатель. Если все пойдет, как оно шло до сих пор, планету откроют, и ты здесь окажешься первым. У тебя есть все шансы разбогатеть.

– Я передумал. Мне понравилось здесь. Я хочу пожить в свое удовольствие. Королем я еще не был.

– Тут надо быть не просто королем. Надо быть Артуром.

– Кто сидит в замке, тот и Артур.

– Нет.

Мне было трудно дышать. Это просто нервы, уговаривал я себя, еще рано.

– Рыцари…

– Они вроде нашли Грааль, нет? Впрочем, если они вернутся, я смогу с ними управиться.

– Они не признают тебя королем! Никто не признает! Даже королева!

– Почему? Я ведь твой родич! Теперь я расскажу им правду, – что я твой незаконный сын, утерянный во младенчестве.

– У меня нет детей.

– В каком-то смысле, – задумчиво произнес Мордред, – рядом с ними мы родичи.

– Я не хочу такого родства. Мне не нужно…

– Поэтому ты и заперся здесь со своими андроидами. Все сисадмины не могут ладить с природными людьми, это каждый знает. И если все-таки прилетит инспекция…

– Да. Если прилетит инспекция.

– Я скажу им, что ты не выдержал общества природного человека, свихнулся, повредил регенератор, а сам смылся. Кому из нас поверят? Все знают, что сисадмины – психи.

– Ланселот, – сказал я беспомощно.

– Мерлин, – ответил он тут же.

Мерлину они могут поверить. Если восстановят. И он им расскажет – что? Что я не просто сошел с ума, но сделался социально опасен? И специально вывел его из строя, чтобы он не мешал мне осуществлять свои злодейские планы?

– А если я откажусь? Не уйду?

– Големба, – сказал он, – тогда ведь тебе придется умирать со мной. Подумай хорошенько. Ни рыцарей, ни Мерлина. Только дура Гвиневера, и Ланселот, который поклялся не причинять мне вреда, и ты. Я не отойду от тебя ни на шаг… Я буду нашептывать тебе в ухо. Я буду рассказывать тебе про шлюх в станционных борделях, про мелкие пакости, аферы, про своих дружков, про свои сны и юношеские поллюции. Я буду рассказывать тебе про тебя. Ты это выдержишь?

Я молчал.

– А потом, Големба, в один прекрасный день ты сам выбросишься во-он с той площадки. Погляди на нее хорошенько, Големба. Там невысокие перила… А я… как знать, быть может, тот, запасной патрон все-таки в замке?

Я молчал.

Вот оно, думал я, так или иначе, но все приходит к одному, и если ты – король Артур, то должен быть и Мордред, и если есть Гвиневера, то должен быть Ланселот. И рано или поздно все рыцари уходят, и королева обращает свой взор к другому, и король остается один, и Мерлин засыпает, и король покидает Камелот, и приплывает к берегу озера чудесная барка… Я – король Артур, и потому все происходит, как надо. Ведь Мордред, тот, настоящий Мордред, тоже вожделел королеву и даже почти получил ее, но Ланселот…

– Что ж, – сказал я, – идем.

Ланселот не пошел к королеве. Он топтался у двери, не решаясь войти, ибо я ему не велел сие делать.

– Ланселот, – сказал я, – во исполнение некоего обета я вынужден покинуть замок. Оставляю Камелот на тебя. Проследи, чтобы моя королева ни в чем не нуждалась. Ежели все же вернутся рыцари, вели им совершить паломничество к тому шатру, где ты пленил сего злосчастного рыцаря, ибо как раз туда я и удаляюсь. Сей же злосчастный рыцарь остается здесь на правах почетного узника. Не препятствуй ему в его трудах, но не выпускай его за ворота замка. И не подпускай к королеве, хотя бы для этого тебе пришлось ночевать в ее покоях. И к себе не подпускай его ближе, нежели на длину копья. Ты меня понял, Ланселот, друг мой и защитник?

Он преклонил колено предо мною в знак того, что все исполнит, как должно.

Потом повернулся к Мордреду.

– Будь проклят тот день, когда я пленил тебя, – сказал он, – и будет благословен тот день, когда ты пожалеешь о том, что сотворил.

– Вот так, – сказал я.

– Не тревожься, мой король, – сказал Ланселот. – Я все понимаю. Я сделаю все, как надо.

Мордред вытаращился на меня, в сумерках глаза его казались черными провалами.

– Ты готов рискнуть жизнью и пойти один, и все для того, чтобы оставить ее ему, а не мне? Ты и впрямь сумасшедший, Големба.

– Да, – сказал я и впервые поглядел ему в глаза без страха и стыда, – я сумасшедший.

Я вновь повернул драгоценный кабошон, и черные ворота сомкнулись у меня за спиной.

Чужое яростное солнце било мне в глаза, – несмотря на защитное стекло, – я ощущал, как горят и опухают веки. Тело, казалось, разбухло и заполняло весь объем гермокостюма так, что между ним и термобельем не осталось ни малейшего зазора. Мой конь мерно вибрировал, и окружающее казалось мне чередой светлых и темных пятен. Когда я закрывал глаза, под веками вспыхивала пурпурная сетка.