СБОРНИК - ЕСЛИ №3 ЗА 2006 ГОД

Я обрушиваю на него залп разных тестов. Он преувеличивает: память у него осталась великолепной. Да, есть небольшие отклонения, но не более того. Я готовлю для него серию умственных упражнений, которые следует выполнять ежедневно. В конце концов, именно для этого он и пришел ко мне. В больнице именно я – специалист по синдрому Леты. И я успокаиваю этого старикана.

– В вашем возрасте это абсолютно нормально, – я рассматриваю его карточку на экране. – Невероятно другое – то, что вы не почувствовали подобного раньше. Вы часто пользуетесь коннектором?

Он с победным видом засучивает рукав. Этот старый мальчуган не носит коннектор. Ну конечно, это вовсе не обязательно. И все-таки мой долг – предупредить его.

– Послушайте, вы уже не в том возрасте, чтобы кокетничать. Коннектор необходимо иметь всегда при себе, господин Маринье. Иначе вы рискуете стать жертвой крайне неприятных сюрпризов. Представьте себе, что на работе или в метро вы забудете, кто вы, как вас зовут и где живете.

Он корчит гримасу, которая делает его еще более уродливым, качает головой, а потом признается, понизив голос:

– На работе у меня с этим никаких проблем. Я ведь работаю на стационарном терминале. А носить эту штуку с собой… ну уж нет, увольте, я этого не хочу. Я не верю ей. Я не хочу доверять Башке ничего личного. Я записываю в нее лишь самые необходимые сведения и стараюсь пользоваться ею как можно реже. В силу своей профессии я часто думал об этом и пришел к однозначному выводу: нельзя доверять Башке!

Мне частенько приходится выслушивать от пациентов странные речи, но теперь я сбит с толку. И почему-то испытываю желание тоже понизить голос:

– Вы меня заинтересовали, господин Маринье. Объясните-ка мне это поподробнее.

– Я исхожу из одного дурацкого примера: если ваши воспоминания не совпадают с данными Башки, то кто, по-вашему, прав?

– Конечно, Башка. Она собирает данные и может сопоставить их с воспоминаниями других людей, в то время как мои воспоминания, возможно, являются ошибочными представлениями или в них произошел сбой после очередного приступа летизма.

– А вы не спрашивали себя, доктор, что бы произошло, если бы многие люди пришли к выводу, что какое-либо воспоминание – одно и то же воспоминание – не совпадает с данными Башки? Представьте, например, что вы помните, будто генерал де Голль носил усики, а Башка утверждает, что он был бородатым, и показывает вам в подтверждение этого фотографии? Один вы наверняка не будете настаивать на своей правоте. Но если таких, как вы, будет двадцать или сто человек, то вас это не встревожит?

– Нет. Во-первых, потому, что человек редко испытывает желание обсуждать с другими свои ошибочные воспоминания. Никто же не хочет выглядеть идиотом! О подобных вещах либо забывают, либо вносят коррективы в свои воспоминания, вот и все. И если бы даже у многих имелось одно и то же ошибочное воспоминание, то можно было бы просто сказать себе, что оно основано на одной и той же исходной ошибке, вот и все! К чему вы клоните?

– Представьте, что некоторые группы – какие, я не буду говорить – могли бы фальсифицировать данные Башки. Тогда очень быстро их правда стала бы официальной истиной. Все остальные послушно скорректировали бы свои воспоминания и сведения в нужную сторону, и не было бы никаких лишних разговоров. Кое-какие упрямцы, которые по-прежнему стояли бы на своем, считались бы не нарушителями, а просто немного более летизированными, чем все прочие.

– Напоминаю вам, однако, что доступ к данным Башки регулируется самой Башкой. И если вы введете в нее фальшивые сведения, то, сверив их со своей информацией, она сама удалит ложные факты. А иначе мы бы были отброшены к тем временам начала распространения Интернета, когда учащиеся могли быть убеждены, что Виктор Гюго – писатель XVIII века лишь на том основании, что прочли об этом в Сети. И еще я напомню вам, что существует Комиссия, состав которой обновляется каждый год и которая контролирует все злоупотребления и нарушения пользования Башкой.

– А кто назначает эту Комиссию? Башка! А кто контролирует Комиссию, вы задумывались когда-нибудь об этом? Quis custodiet custodes?*

* Кто сторожит сторожа? (лат.)

Он вызывает у меня легкую жалость своими невнятными подозрениями и латинскими изречениями. Все это – старый миф о заговоре олигархов, которые, манипулируя Башкой, якобы захватили власть и распространяют ложную информацию о прошлом и настоящем. И регулярно появляются фанатики, которые верят, что сделали сенсационное открытие. А правда проще и опаснее, чем они думают. И я испытываю невольный соблазн поведать своему собеседнику о моей тайной работе. Тогда у нас мог бы получиться интересный разговор. Но нет, пока еще слишком рано допускать разговоры о ней. Пусть первой об этом узнает Медицинская академия. Может быть, в следующий раз я расскажу этому старику все.

Я провожаю своего странного пациента до двери.

Кто следующий?

День сегодня длинный и дурацкий. Я постоянно возвращаюсь мыслями к этому старикашке. Как его звали?

И особенно я обдумываю свой завтрашний визит в Академию.

Ночь тянется так же, как день: бесконечно и по-дурацки, как все ночи, когда не спишь.

Утром я открываю ящик письменного стола и достаю оттуда толстую папку. Доклад, который я собираюсь представить, отпечатан на двух сотнях страниц. Отпечатан на бумаге с помощью моего персонального компьютера и моего личного принтера. Я ведь тоже не доверяю Башке. И у меня есть на то свои причины.

Я выхожу из метро на станции Сен-Жермен-де-Пре и прохожу мимо кафе «Две маго». Там полным-полно шумных, радостных деревенских олухов, которые коннектятся, кликают, проецируют на стены свои воспоминания. Ах, если бы они знали!…

Я вступаю на улицу Бонапарта так, будто это – путь на Голгофу, и вхожу в огромный вестибюль Академии взволнованным, счастливым, сияющим от радости. Когда-нибудь и моя статуя появится здесь, я в этом уверен.

Дежурный всматривается в меня с явным подозрением. Точнее, в мою папку – как будто это какой-то неприличный предмет.

– Я врач и ученый и хотел бы представить доклад, который очень важен.

– Отправьте его через Башку, так будет намного проще.

– Нельзя, он существует только в бумажной версии.

Теперь мой собеседник всем своим видом выражает отвращение ко мне:

– Бумажной?! А почему не на папирусе? Ладно, подождите, вас примут.

Меня принимает Профессор. Он очень известен. Во всяком случае, его имя что-то говорит мне. У него вид весельчака.

– Так это вы – тот самый опасный ретроград, который хочет представить доклад на бумаге? Вы усложняете нашу задачу, потому что в этом случае Ученому совету будет гораздо сложнее оценить вашу работу. О чем же он, ваш доклад?