Ю Архипов - Триумф и трагедия Стефана Цвейга

У Гофмиллера как раз такое "нетерпеливое" сердце, его хватает лишь на эгоистическое сострадание, простирающееся до определенных границ, на страже которых зорко стоят собственные интересы и удовольствия. В этом он - истинно сын австрийской литературной традиции, не раз дававшей портрет типичного "господина Карла" слабодушного, безвольно-созерцательного человека, становящегося рано или поздно игрушкой обстоятельств. Стефан Цвейг внес в разработку этого национального характера свою лепту - и в многочисленных новеллах и в единственном своем романе.

Сосредоточившись на, казалось бы, камерных переживаниях и оттенках чувств героя и героини, Цвейг тем не менее не оставляет без внимания и "большую", общую, социальную жизнь изображаемого им периода австрийской, истории. Конечно, картина социальной жизни в романе лишена универсальности, многое в ней (например, положение народных масс) даже и не намечено, но по достаточно убедительным фрагментам нетрудно восстановить и общий объективный смысл этой картины и тот приговор, который выносит ей писатель. С первых и до последних страниц книги читателя не покидает ощущение обреченности запечатленного в ней мира, в котором все фальшиво: и чувства, и мораль, и духовные, и даже материальные ценности. Тот же богач, аристократ и сноб фон Кекешфальва оказывается никакой не "фон", а обыкновенный ушлый прощелыга, начавший карьеру с мелкой лавочки, каких в ту пору были сотни в еврейских местечках по обе стороны Прикарпатья, и ловкими махинациями сколотивший себе солидный капитал, который, среди прочего, принес ему и фальшивый титул.

Осознав обреченность старого, вскормившего его мира, Стефан Цвейг поведал о нем со свойственной ему искренностью. Но готовности активно участвовать в переделке мира он в себе не обнаружил; тот новый мир, перспективы которого открывал перед ним, например, Максим Горький, казался ему утопией - заманчивой, но несбыточной. В этом, конечно, ограниченность Стефана Цвейга и как мыслителя и как художника.

Для нас существеннее, однако, его достоинства - гуманизм, неиссякаемая вера в добрые начала человека, честное служение своему призванию, которые обеспечили ему заметное место среди крупнейших прогрессивных писателей Запада нашего века от Роллана до Шоу, которые давно снискали ему уважение и симпатию выдающихся мастеров советской культуры и миллионов читателей. Первым, кто заметил и оценил талант Стефана Цвейга, был Максим Горький. "Очень рекомендую Вам изданную "Временем" книжку Стефана Цвейга, - писал он Федину, - "Смятение чувств", - замечательная вещь! Прочитайте. Этот писатель растет богатырски и способен дать великолепнейшие вещи" [Конст.Федин. Писатель, искусство, время. М., 1980, с. 280.]. В одной из своих статей Горький писал об "изумительном милосердии к человеку", которое отличает книги Стефана Цвейга. Восторженные отзывы о нем оставили также К.Федин, А.Фадеев, Алексей Толстой и другие видные советские писатели.

Не ослабевает любовь к Стефану Цвейгу и нашего многомиллионного читателя. Поистине можно сказать, что писатель обрел у нас свою вторую родину. Во всяком случае, Стефан Цвейг издается у нас значительно чаще и гораздо большими тиражами, чем не только в Австрии, но и во всех странах немецкого языка, вместе взятых. Можно не сомневаться, что радушный прием ждет и настоящую книгу - как всякую старую и добрую знакомую, которую всегда хочется видеть в своем доме.

Ю.Архипов