Сборник - Чекисты

…Разведчики, посланные в Минск, вернулись через неделю. Сходили не зря. Собрали много полезных сведений о режиме в городе, о воинских частях гарнизона, а главное — связались с верными и надежными людьми на предприятиях и в учреждениях Минска.

— Люди рвутся в бой, — докладывал Воронков. — Просят помощи. Нуждаются в оружии, ждут от нас гранаты, взрывчатку. Я лично познакомился с братьями Сенько, Владимиром и Константином. Это смелые, отчаянные ребята. На свой страх и риск охотятся за немецкими офицерами, выслеживают и уничтожают их в парках, на пустынных улицах. Действуют самодельным холодным оружием. Просили снабдить их пистолетами и гранатами. Предостерег их от излишнего риска и горячности. Один из них имеет возможность устроиться шофером продовольственной базы с правом выезда за город. Так у нас может появиться машина для…

— … Кстати, — включился в разговор Романов, — такой машиной мы, можно сказать, уже располагаем. Меня свели с шофером городской управы Михаилом Ивановым. Парень под стать братьям Сенько. Берется выполнить любое поручение. Предложил вывезти меня из города через пропускной пункт, где его знают и обычно не останавливают. Думаю, что он сможет доставлять из лагеря в город взрывчатку.

— В городской управе есть и другой наш человек, — вновь заговорил Воронков. — Человек этот Кузьма Лаврентьевич Матузов. Был на фронте, тяжело раненным попал в плен. В управе пользуется доверием, имеет доступ к секретным документам. Часть из них передал нам. — Воронков открыл планшетку и вынул стопку документов, на печатях — орлы со свастикой в когтях. — Тут образцы всяких пропусков, удостоверений и несколько приглашений на банкет в столовую СД по случаю какого-то торжества. По идее, на этом банкете должен быть и Кубе.

Ваупшасов принял бумаги, полистал, разглядывая, и вдруг резко поднял голову:

— А нельзя ли нам туда попасть в качестве, ну, скажем, пиротехников? Могли бы устроить хороший фейерверк.

Настя не выдержала, вскрикнула с детской непосредственностью:

— Вот было бы здорово! Запомнили бы фашисты! Поднялся Гуринович.

— Разрешите, товарищ командир, по этому пункту доложить мне. Я занимался двумя объектами: столовой СД и аэродромом. В столовой работают официантками Капитолина Гурьева и Ульяна Козлова. К встрече со мной отнеслись настороженно. Не сразу пошли на откровенный разговор. А когда поверили, заявили, что согласны поджечь или взорвать заведение, где, по их словам, фашисты напиваются так, что их, как снопы, вязать можно. Я прямо спросил, могут ли девчата поставить мину где-нибудь в подходящем месте. Ответили: могут, да не знают, как с ней обращаться. Обещал научить. То же самое готовы сделать и ждут нашей помощи уборщицы общежития летчиков Зоя Василевская и Александра Никитина. На вопрос, не побоятся ли пронести и поставить мину, ответили просто: «Боязно, конечно. Но война есть война. Пусть и наша доля будет в истреблении извергов».

Ваупшасов слушал разведчиков, а сам думал, глядя на них. Какие все ж они замечательные люди! Сколько в них мужества и отваги! Рассказывают так, будто вернулись из гостей. А ведь побывали в самой пасти врага, любой шаг мог быть последним. Но ни слова о том, как было трудно, опасно, страшно. И среди них нежная девчоночка — сидит, молчит, глядит широко распахнутыми глазами, и в них столько света, открытости, доверчивости. И захотелось вдруг командиру подняться, собрать их всех под руку, как под крыло, прижать к сердцу и сказать что-то дружески теплое, отечески ласковое…

Вошел радист. Попросил разрешения обратиться и положил перед командиром радиограмму (Центр запрашивал время приема самолета) и записку — задержан неизвестный человек, требующий встречи с командиром отряда.

Можете идти, — отпустил Ваупшасов радиста. — У вас все? — взглянул на Воронкова.

В основном. Добавлю лишь: все мы сожалеем, что мало сделали, и готовы в том же составе вернуться в город для теперь уже более конкретных дел. Я имею в виду выполнение различных акций. Думаю, что мы сейчас имеем возможность нанести оккупантам ощутимые удары. — Это верно, — согласился командир. — А работу вы провели немалую. Благодарю за службу. Но все, что сделано, это лишь часть того, что можно сделать. Отправить вас во второй раз не возражаю. Пойдете после дополнительной подготовки. Распределять обязанности не буду. Решите сами, кто за что возьмется. Завтра доложите. А сейчас отдыхать!

По тому, как задержанный вошел, как взглянул, как шагнул на середину комнаты, Ваупшасов понял, что перед ним военный. Догадка тут же подтвердилась, когда гость, вытянув руки по швам, представился:

— Бывший офицер «корпуса самообороны» Крушинский.

В маленькое оконце командирской землянки слабо проникал затемненный лесами свет. Ваупшасов неторопливо зажег жестяную лампу на столе и чуть отодвинул ее в сторону, стараясь получше рассмотреть пришельца.

— Того самого корпуса, что создан по указке Кубе для борьбы с партизанами?

— Так точно.

— И с какого же времени вы стали бывшим?

— Фактически давно, а формально со вчерашнего дня, когда ушел в леса.

— Что же вас привело к нам?

Лицо Крушинского не выражало ни растерянности, ни страха. Держался он так, будто попал к своим добрым товарищам.

— Давно искал связи с партизанами, — Крушинский взглянул на скамейку, давая понять, что предпочел бы вести беседу в менее официальной форме и обстановке. Ваупшасов не принял намека, однако ж счел нужным назвать себя:

— Я командир партизанского отряда. Цель вы достигли. Что дальше?

— Я намерен привести в ваше распоряжение подразделение, которым командую. Пятьдесят два человека. Пошлите со мной своих людей. Заверяю — никакой провокации, никакой игры. Только одно — перейти на вашу сторону.

— Как долго командуете подразделением?

— Три месяца. Все время ушло на формирование. Боев с партизанами не вели и вести не собирались. Если не считать трех кулацких сынков, которых берусь изолировать, все подразделение готово сложить оружие или, если поверите, повернуть его против немцев.

— Что за люди у вас под командой?

— В основном, молодежь, согнанная немцами подугрозой смерти.

— А вы?

— Служил в Красной Армии. Попал в плен по ранению. И сейчас еще не зажило, — Крушинский провел рукой по перевязанной шее. — Потом пришлось выбирать — концлагерь, разведшкола или «корпус самообороны».

— Садитесь и рассказывайте подробнее.

— Может, пусть напишет? — предложил до сих пор молчавший Меньшиков.

— А потом и напишет. Все, начиная с биографии. О корпусе детально.

Крушинский снял кепку, попросил нож, распорол подкладку и осторожно, чтобы не порвать, извлек свернутый листок бумаги.