Сборник - Чекисты

Константин посвятил Берзиня в детали разработанного плана: латышские части, находящиеся в Кремле, арестуют Исполнительный Комитет вместе с председателем Совнаркома Лениным, захватят Государственный банк, Центральный телеграф. Над Лениным и его ближайшими соратниками будет устроен законный суд, а до того латыши отконвоируют арестованных в тюрьму.

— Под замочек! — обаятельно улыбнулся Константин. — Некоторые считают, — добавил он, — что Ленина надо отправить в Архангельск к англичанам. Я не разделяю этого. Ленин обладает удивительной способностью подходить к простому человеку. Можно быть уверенным, что за время поездки в Архангельск он сумеет склонить на свою сторону конвойных, и те освободят его. Поэтому было бы наиболее верным Ленина после ареста расстрелять…

Берзинь рассудительно, спокойно обратил внимание Константина на всю сложность плана и на то, что замысел, по мнению Берзиня, страдает серьезным изъяном — в нем преувеличиваются возможности латышских полков. Даже в случае успеха латыши не смогут удерживать стратегические пункты против той силы, которая будет стоять за большевиками. Константин возражал, приводил доводы. Важно, кто начнет антибольшевистское восстание. По мере его успеха на сторону восставших начнут переходить другие соединения Красной Армии. Главное, вначале проложить дорогу… Константин не мог, не хотел и не имел права рассказывать все, что он знал о тайном плане. Он не сказал о том, что союзники предполагали сами взять Москву, залогом этого была высадка англичан в Архангельске. Как о решенном военные и дипломаты западных стран говорили: «Пустив в ход надлежащую военную силу, мы сумеем овладеть Москвой». Константин понимал, что неразумно было все это передавать Берзи-ню. Он заботился о другом: создать у латышей мнение, что именно они основная военная сила заведенной машины заговора. Константин сказал Берзиню, что латыши — это настоящие солдаты. Как они четко сработали, когда пленили левых эсеров в Большом театре 6 июля!

Кафе «Трамбле» Берзиню не понравилось: можно ли вести здесь безопасно такие разговоры, даже если в них много иносказательного? Константин согласился и предложил снять для деловых встреч частную квартиру. Они расстались со взаимным доверием. Берзинь получил 700 тысяч рублей. Константин извинился, что сумма не округлена до полного миллиона, но все это из-за того, что из банков деньги получить невозможно, агенты собирают деньги у русских богачей.

Потом по взаимному согласию они встречались еще и еще. Константин был прекрасно настроен, с удовлетворением воспринимал известия, приносимые Берзанем. Шмидхен с локкартовским удостоверением отправился на Север. Командир 1-го латышского полка уже получил соответствующую сумму для ведения агитации среди стрелков. На днях приедет представитель «национального комитета» 5-го полка, и Берзинь передаст ему инструкции и деньги. Все шло по плану! Константин дал Берзиню еще сумму денег — 200 тысяч рублей.

Встретившись 28 августа, Константин предложил Берзиню совершить поездку в Петроград и, чтобы более заинтересовать его, сказал, что после Петрограда он получит сразу добрый миллион. Константин добавил, что на Неве его, Константина, знают как господина Массино, и «Массино» театрально поднял руки — де, мол, бывает и так: приходится пользоваться разными именами. Конечно, неудобств при этом много. А впрочем, Массино — это имя его прелестной супруги. «Массино» мог бы назвать себя еще и «сэром Рейзом», как это он сделал, когда во время мятежа левых эсеров ему пришлось, покидая Большой театр, предъявить документы на «сэра Рейза». Но «сэр» был сдержан и умен.

Берзинь получил петроградский адрес — Торговая, дом 10, подъезд 2, квартира 10, спросить Елену Михайловну и сказать, что от господина Массино.

Берзинь выехал в Петроград. Елены Михайловны дома не оказалось, но в квартиру его впустили…

А что же в ВЧК? Здесь считали, что обстоятельства несколько проясняются. Нечетко, смутно, как это происходит с фотографической пластинкой в проявителе, вырисовывались детали. Самое важное было то, что обнаруживался, как сказали бы сегодня, источник возмущения. Петерс достаточно твердо сказал Дзержинскому:

— Мы узнали определенно — лично я это подозревал давно, — что следы ведут нас в иностранные посольства. При ликвидации заговора в Вологде мы нашли бумаги, и они нам снова сказали, что штаб заговора находится в союзных миссиях. За дверями английской миссии!

— Англичане? Вы достаточно в этом убеждены, Петерс? — спросил Дзержинский, не спуская глаз со своего заместителя.

— Решаюсь сказать «да», Феликс Эдмундович. Мы уже не менее месяца ведем секретную слежку. Нам удалось войти в связь с некоторыми агентами миссий. Кажется, это они и охотятся за латышами.

Петерс подробно рассказал Дзержинскому, чего уже достигли неутомимые парни из отделов ВЧК. Дзержинский слушал сосредоточенно, лицо его было серьезно.

— Положение тем не менее не облегчается, — медленно проговорил он. — Допустим, закручивает английская миссия. Но как мы проникнем за двери английских покоев и офисов? Существует международный закон об охране прав дипломатов. Мы до сих пор даже при переезде границы не позволяли себе вскрывать дипломатические саквояжи. А здесь надо вламываться в помещение миссий. С обыском. А если ничего не обнаружится, вы представляете себе, Екаб, — уже мягче продолжал Дзержинский, — какие могут быть осложнения для нашего правительства? Мы дадим Западу повод для криков об анархии в России, о нарушении международных законов, святых прав личности.

— Я тоже об этом думаю. Понимаю, дело непростое… — согласился Петерс.

Было решено более внимательно присмотреться к Локкарту. Кто он? Что он? Многое о нем было известно. В юные годы Локкарт готовил себя к роли кальвинистского проповедника — ел крысиное мясо. Затем намерения юности оставил. Писал рассказы и статейки. Правда, почтовые расходы превышали размер полученных гонораров. Сдал экзамен на дипломата. После этого в высоком белом воротничке и в обязательной короткой визитке с полосатыми брюками он каждый день ровно в одиннадцать появлялся на службе. Видел знаменитых «молчальников» ведомства иностранных дел: Эдуарда Грея, Эйра Кровса, Джона Малькольма. Впервые прибыл в Россию еще при царе, выпил, как он сам признавался, «первую рюмку водки и поел икры так, как ее полагается есть, а именно — на теплом калаче». Обладая способностями, Локкарт быстро совершенствовал свой русский язык. Отправился в Киев: взял извозчика, поехал на Владимирскую горку, взобрался на вершину, полюбовался видом, потом принял участие в крестном ходе богомольцев. Составлял и отправлял в Лондон конфиденциальные сообщения. Получил от посла «благодарность и предложение регулярно представлять политические доклады». Своими сведениями послужил военному министерству. Получил репутацию «особенно искусной ищейки». Осенью 1917 года его подвели связи с женщинами, вынужден был отплыть домой, и мог теперь уже мечтать «только о рыбной ловле».