Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6298 ( № 43 2010)

– Мера ответственности в данном случае понятие неоднозначное. Эти женщины должны были нести на себе ответственность, находясь наверху, отвечать за всё, что там было при них. Писательская ответственность вела меня увидеть, понять и рассказать об их времени и их действиях. Если бы кремлёвская жизнь всегда была открыта, они сами могли бы о ней рассказать. Увы, этого не случилось.

– Я знаю – вы патриотка Москвы. Ваша книга «Душа Москвы» раскрывает глубинную суть города. Однако год от года Москва растёт вширь и ввысь, обезображивается вставными зубами небоскрёбов. Душа Москвы сохраняется только в старых архитектурных застройках. Как остановить этот процесс? Как воспевать Москву, превращающуюся в техногенного монстра?

– Вопрос по адресу. К Москве у меня изначально отношение сложное. С отцом мы приехали в Москву из эвакуации 7 сентября. Проснулась в гостинице «Москва». За окном был 1947 год, праздник 800-летия Москвы. Из маленького заводского посёлка близ Нижнего Тагила я попала в фейерверк, в песни, пляски, в карнавал цветных одежд. И Москва на всю жизнь стала для меня городом-праздником. Но знаю и другую Москву. В течение суток меня давили на Трубной площади в день похорон Сталина. «Душа Москвы» – громадный том, содержание которого я назвала бы не москвоведением, а москвочувствованием. Конечно, глубоко переживаю процесс урбанизации, развившийся не сегодня, а во второй половине XX века. Давно, при Хрущёве, у меня были строчки, посвящённые ныне покойной подруге детства Людмиле Зобиной:

Одна в Сокольниках, другая

От Сокола в пяти шагах.

Москва огромная такая,

Живём как в разных городах.

Сейчас разные города в Москве чувствуются ещё сильнее. Конечно, любить эти небоскрёбы невозможно. Но будем объективны, во многих местах Москва определённо похорошела и засверкала.

– Точечно…

– Верно, точечно. Она стала яркой. Раньше, после Нью-Йорка, нельзя было, приехав в Москву, не увидеть с горечью, какая она тёмная. В жизни одно происходит за счёт другого. В группе радетелей старины я когда-то боролась за Охотничий домик Петра Великого рядом с Петродворцом. Он никому не мешал. Совершенно напрасно его снесли и поставили на том месте бюст учёного. Боролась за Дом Грибоедова. Его снесли. Глубоко переживала это. Не понимаю, почему снесли гостиницу «Россия». Центр «Москва-сити»? Когда проезжаю мимо, по Третьему кольцу, отворачиваюсь. Такую же ситуацию наблюдала в 70-е годы в Лондоне. Там тогда возникали свои «вставные зубы». Горожанам было противно, кричали, митинговали… Привыкли.

– Получается, это необратимый процесс?

– Цивилизация. Всего-навсего сто лет назад трудно было вообразить человека, сидящего на сто двадцатом этаже перед компьютером и способного в любой момент связаться с любой частью света. Теперь он может сесть в автомобиль, улететь на самолёте, уехать на скоростном поезде… Всего десять десятилетий! Цивилизация достигла невероятных размеров. Она стремительно проникает в душу человека, в мягкое, тонкое – непозволительное для проникновения вглубь. Нас уже делают в пробирках. Жуть!

– Я знаю, что создание музея «История танка Т-34» – серьёзное дело вашей жизни. В 80-е годы разработчики танка и танкисты откликнулись на вашу «Книгу об отце», посылали вам мешки писем с историями про эту машину. Сегодня танк уже стал своего рода символом…

– Танк Т-34 оказался знаковой фигурой. Фашисты долго не могли ничего ему противопоставить. Сегодня танк – образ дружбы Украины и России. Начинался в Харькове, завершился в Нижнем Тагиле. Украинские послы, заступающие на службу, первым делом едут в музей. Много помогала музею Людмила Швецова. Борис Громов, который открывал музей, произнёс «Не ожидал!» Музей разрастается, как сказочный Гвидон. Необходимо строительство второй очереди. Вторая очередь музея до сих пор не начата. Экспонатам тесно. Условия для работы сотрудников тоже стеснённые. Необходимо достроить музей к 70-летию с начала Великой Отечественной войны. Все мы обязаны ветеранам, перед памятью тех, кто ушёл.

– У меня несколько провокационный вопрос. Думаю, что людям, не интересующимся военной техникой, музей может показаться скучным. Как их заинтересовать? К тому же танк – это бездушная машина, машина смерти.

– Дорогая моя, вы не были в музее! Я вас сейчас туда заведу, тем более что он рядом. Музей делали мужчины и женщины. Организовывала процесс вместе со мной Галина Фроловна Чикова. Многое делали мужчины: Владимир Горбунов, Игорь Желтов, Сергей Маев, бывший тогда начальником автобронетанкового управления МО РФ, добывал и расставлял старинную технику. Музей делится на две части. Первый этаж посвящён танкостроителям, второй – танкистам. Танкостроители и танкисты не встречались в жизни, а встретились в музее. Есть стенд «Душа танка»: двенадцать апостолов «тридцатьчетвёрки», двенадцать групп, в которых более ста человек. Это те, кто конструировал машину. Всё начинается и заканчивается человеком. Машина без человека мертва. Надо увидеть экспозицию, и вашего вопроса о скучном музее не будет… (По окончании интервью, посетив музей, я осознала правоту Ларисы Николаевны. – Е.С.)

– Поскольку вы затронули вопрос русско-украинской дружбы, хотелось бы узнать, есть ли у вас сейчас связь с родиной? Помимо танка.

– Есть. Это немаловажная страница моей жизни. Я председатель совета Библиотеки украинской литературы в Москве. Интересная библиотека. Сработалась с её директором Натальей Шариной и замечательным украиноведом Виталием Крикуненко. Люблю библиотеку. Она занята очень полезным делом, соединяя неразделимое. Когда-то я спросила отца: «Батя, кем ты себя чувствуешь – украинцем или русским?» Он замечательно пел басом. Ответил: «Когда пою «Есть на Волге утёс» – русским, а когда «Рiдна маты моя» – украинцем. «Кем больше?» – не отставала я. – «Это неразделимо». – «Если всё-таки разделить?» – настаивала я. И тогда он дал прямой, актуальный ныне ответ: «Если разделить, останется рубец кровоточащий…» Как в воду глядел.

– Если разметить контурную карту вашей биографии, получится Харьков – Нижний Тагил – Москва. Есть ли ещё места, близкие душе?

– К дню своего юбилея я ожидаю из Вологды книгу «Душа Вологды». Она сделана в тандеме с критиком, историком Вологды Сергеем Тихомировым. Вся история началась с книги «Душа Москвы». Когда-то я приехала в Ноттингем читать лекции в местном университете, и один профессор меня спросил:

«А вы могли бы написать книгу «Душа Ноттингема»? Сказала: «Ну что вы!» Могла ли написать про Ноттингем, где не жила, которого не чувствую? Спустя время поняла, что могу написать про Вологду. Вологодская школа пришла в литературу во второй половине XX века и многое изменила в ней. В ту пору в Вологде жили знакомые, друзья. Поняла, что могу написать короткие воспоминания о Николае Рубцове, Александре Яшине, Владимире Тендрякове, Варламе Шаламове и, конечно, о самом дорогом вологжанине Сергее Орлове. Даже о живых – Ольге Фокиной и Василии Белове. Нужно было всё вспомнить для самой себя. У меня есть стихотворение «Вологодские кружева», на которое написали музыку четыре или пять композиторов. В университете писала диплом, связанный с вологжанином, поэтом XIX века Константином Батюшковым. Знала поэта Николая Ивановича Глазкова, которого называла Батюшков-Глазков. Почему? Книга «Душа Вологды» ответит на этот вопрос. Когда я впервые увидела Вологду и Вологодскую землю, то почувствовала в них нечто таинственно необходимое для себя. Может, есть в крови моей неучтённая вологодская капля – кто знает? В 1979–1980 годах была я главным редактором «Дня поэзии». В моём издании оказалось много вологжан. Почему? У меня не было особого права, кроме Москвы, отдавать предпочтение какому-либо городу. Но, во-первых, яркие писатели-вологжане тогда жили в Москве, во-вторых, они все были такие заметные, что их нельзя было не выбрать.