Газета Завтра Газета - Газета Завтра 312 (47 1999)

ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮпосле грязных трех дней августа начался чрезвычайный Пленум писателей России. Мы заседали на Комсомольском проспекте, когда двери зала распахнулись и вошли трое политических шпаненков, посланных из префектуры Центрального округа с бумагой за подписью префекта Музыкантского о том, что Союз писателей России как бы закрывается. Юрий Бондарев тут же бросился к правительственной вертушке звонить в префектуру. Дозвонился. Музыкантский иезуитски согласился с ним, что юридических оснований для закрытия Союза писателей нет, но "есть общественное мнение, что некоторые российские писатели идеологически подготовили выступления путчистов".

Несколько позже мы узнали, чье это было "общественное мнение". Оказалось, что Евгений Евтушенко, захвативший власть в Большом Союзе на Воровского, тут же настрочил мэру Москвы Гавриилу Попову донос, в котором Бондарев, Распутин и Проханов, подписавшие "Слово к народу", назывались "государственными преступниками", и заодно потребовал закрытия нашего Союза. А за услугу властям попросил отдать писательский дом на Комсомольском новому секретариату во главе с ним, с Евтушенко.

В составе троицы, пришедшей забирать для Евтушенко наш дом, был даже какой-то бездарный стихотворец, игравший полицейскую роль с особым рвением.

Президиум, где заседали Бондарев, Феликс Кузнецов, Петр Проскурин, Василий Белов, в первые секунды оцепенел, потом в зале начался шум, писатели были разгневаны и растеряны; вскочили со стульев, курили, спорили, кричали, не зная, что делать.

— Не уйдем, — воззвал к народу Геннадий Гусев, — если нас арестуют — пойдем под арест!

Я подошел к чекистской троице.

— Покажите мне документы, удостоверяющие вашу личность!

Демократический отморозок по фамилии Харчев с неохотой, но все-таки протянул мне ксерокопированную бумагу, на которой типографским способом было отпечатано:

"Следственный комитет по антиконституционной деятельности

Мандат

По предъявлении сего мандата тов. (ф.и.о.) предоставляется право участвовать в рассмотрении антиконституционной деятельности граждан, их причастности к государственному перевороту.

А.Бабушкин"

— А теперь покажите-ка мне документ, по которому вы хотите опечатать наш дом.

Я взял в руки послание префекта, прочитал его вслух:

"30.08.91. № 31. О взятии под охрану здания Союза писателей РСФСР.

Учитывая имеющиеся данные об идеологическом обеспечении путча и прямой поддержке руководителями Союза писателей РСФСР действий контрреволюционных антиконституционных сил в период с 19 по 21 августа 1991 г. и учитывая постановления Союза писателей СССР и Московского отделения Союза писателей, временно до выяснения степени участия в подготовке и проведении путча приостановить деятельность правления Союза писателей РСФСР и опечатать помещение. Комендантом здания назначить тов.Дуськина.

А.И.Музыкантский”

Холодная ярость, всегда помогавшая мне справляться в уличных драках с более сильными соперниками и не позволявшая отступать или сдаваться во время литературных схваток во враждебных аудиториях, овладела мной. И в приступе справедливого и безотчетного гнева я совершил некое движение. Через секунду разорванный пополам листок трепыхался на паркете... Дуськин и Харчев остолбенели. Вечный гений компромисса Феликс Кузнецов в отчаяньи всплеснул руками и бросился ко мне:

— Стасик, что ты наделал!

Но Василий Белов, оказавшийся расторопнее всех, наклонился, подобрал обе смятые половинки документа и помчался на проходящее в этот день заседание Верховного Совета, где, с трудом пробившись к микрофону, зачитал полицейское распоряжение Музыкантского и обратился к депутатам с просьбой защитить Союз писателей. Его партизанский рейд подействовал, но депутатам было уже не до нас. Силы, разрушавшие державу, выходили на финишную прямую. До конца жизни великого государства оставалось три месяца. А на бумажке Музыкантского, факсимильно воспроизведенной "Литературной Россией" в сентябре 1991 года, так и остался черный зигзаг, располовинивший ее сверху донизу...

В эту ночь и в несколько последующих мы, забаррикадировавшись, не покидали наш Дом писателей России и не позволили захватить его. Не хочу, как некоторые мемуаристы, героизировать эту осаду. Нас не собирались брать штурмом — просто припугнули, но мы не испугались. Если бы члены КПСС в своих обкомах и райкомах подавили бы, как писатели, свой страх, то возможно, что история державы пошла бы по другому пути. Но в те дни, подобно выборгским рабочим, решили не сдаваться, к сожалению, только мы.

Из дневника (осень 1991)

"Да и коммунисты хороши. "Мы не виноваты! Не замешаны ни в чем! Конституцию не нарушали!" — скулят нынешние ивашки и дзасоховы. Да лучше вы были бы во всем виноваты, лучше, если бы вы сидели в Матросской тишине или Петропавловской крепости! Да лучше, чтобы вы были рядом с Варенниковым, Шениным и Баклановым или с авторами воззвания "Слово к народу!"... Хоть было бы за что предстать перед судом... А то ни за что — и судят! Вот в чем позор...

Нашли чем гордиться — ни в чем не участвовали. Тьфу! Нет бы с гордостью сказать: мы сделали все, чтобы спасти страну от гибели, позора и разложения. Но у нас, преданных кликой Горбачева, не хватило сил... Судите нас, победители. Мы сядем в ваши тюрьмы и лагеря, но завтрашняя история оправдает нас, и завтрашние русские люди склонят свои головы перед нами, побежденными коварством!

А ведь ваши генетические предшественники, какими бы русофобами и авантюристами по сравнению с вами ни были, заслуживают куда большего уважения. В безвыходном положении они с яростью кричали: "Есть такая партия!" И брали ответственность на себя за кровь, за будущее государства, за все великие потрясения, превращая судебные процессы в победоносные пропагандистские шоу... А вы в звездный час (он мог бы быть вашим) прошептали: "Нет такой партии! Ни к чему не причастны! Ни в чем не виноваты!" Как в сказке — "крокодилы в крапиву забилися и в канаве слоны схоронилися". Конечно, на этом фоне и Ельцин глядится чуть ли не героем...

Да, с гордостью признайтесь, что рождалась партия как подпольная организация фанатиков, готовых идти на эшафоты, в тюрьмы и ссылки за свои убеждения. Гражданская война украсила чело партии кровавым и героическим венком. Индустриализация, коллективизация, Отечественная война — эпоха предельного риска, поиска, самопожертвования и жертвоприношений. Целина, двадцатипятитысячники, аскетизм, партийный долг — вечное неконституционное напряжение всех сил, вечное чрезвычайное положение... А вы забыли от страха свою историю, сложили лапки и бормочете, что мы, мол, самые что ни на есть послушные холопы Конституции.