Антон Чехов - Статьи, рецензии, заметки. 1881 - 1902

Санитары безбожно конфузят нашу публику. Представьте вы себе, что какой-нибудь ферт подходит к вам в публичном месте и громко заявляет: «Вы бы почаще в баню ходили, молодой человек! Ну можно ли ходить с такой грязной шеей?» Не правда ли, это конфузно? То же самое проделывают теперь и наши санитары… Они, забыв всякую щепетильность, конфузят публично, не щадя даже таких генералов по съестной части, как Сиу и Генералов. Чопорного, пахнущего духами французика Сиу они так осрамили, что он лежит теперь в постели и плачет: «Oh, ma mere! Oh, ma France!»* На его шоколатной фабрике они нашли такую нечисть, перед которой затыкали себе носы даже извозчичьи лошади. Рабочие у него ходят в баню только в високосный год, рук никогда не моют, ходят в рогоже… Приготовление шоколата, драже и духов, омовение невинных младенцев и разведение ваксы для чистки сапог производятся в одних и тех же посудинах. Санитары нюхали и удивлялись, как это из такой вони могут выходить благовонные духи и аппетитно пахнущие печенья? У Генералова, этого миллионера, уже столько лет кормящего Москву сосисками, пирогами, свиными котлетами и проч., санитары нашли еще более ужасное… Осматривая его кухни и подвалы, они не снимали калош и вязли в грязи. Около кадок с немытыми свиными кишками у миллионера приготовляются пастеты. На пастеты с потолка сыплется плесень, с земляного пола идут вонючие испарения, пропитывая все то, что с таким аппетитом кушают москвичи. Посуда у него покрыта толстым слоем сала и грязи, рабочие хвастают, что из их рубах и панталон можно вытопить целые пуды сала… Бррр!

* «О, моя мать! О, моя Франция!» (франц.).

А ранее думали, что если в Москве будет холера, то она непременно начнется с Хитрова рынка, с грязного дома Ромейко!

«33. 27 октября»

Наши санитары открыли Америку. Обозрев мерзости мещанской богадельни, они так удивились и пришли в такое недоумение, что можно думать, что они в Москву только вчера приехали и знакомы с Москвой только по иностранным романам. Наши газетки раскудахтались, как куры на рассвете. Конечно, для многих газетных хроникеров, которые в отыскании пупа земли и причины всех причин не идут далее кузнецовского «Салошки», мерзости мещанской богадельни составляют новость, кровному же москвичу стыдно не знать того, что известно каждому извозчику и младенцу. Московский люд давно уже знает, что значит «богадельня». Этимологическое значение этого слова давно уже вызывает скептическую усмешку на губах всякого, кому только приходилось искуситься на богадельной милостыне и вовремя отделаться от нее. Санитары нашли, что благодетельствуемые люди задыхаются от вони, заражают друг друга болезнями, спят на кроватях по двое, едят вонючую дрянь. Старухи живут в одной комнате с идиотами, в кладовых гниют и распространяют заразу сто пудов грязного белья. Короче, ни в одном провинциальном остроге не встретишь столько гадости, сколько санитары нашли в этом благотворительном вертепе. Гнусность богадельных прелестей увеличивается еще тем, что каждый, попавший волею судеб в этот приют на жертву тифу и паразитам, должен быть довольным.

Что такое особенное написал Владимир Немирович-Данченко (не настоящий), во второй уже раз извещающий человечество чрез «письмо в редакцию» о своем необыкновенном творении? В первый раз он сердился на публику за то, что она смешивает его с братом Василием Ивановичем (настоящим), теперь же обвиняет каких-то злоумышленников в том, что они где-то в провинции уже несколько раз ставили его драму, тогда как он еще «не выпускал в свет ни одного экземпляра» своей драмы. Бушует, неугомонный! Есть драматурги, которые натворили сотни драм, да молчат, а этот нацарапал одну, да и то кричит о ней как голодная чайка или как кот, которому наступили на хвост. И Шекспир так не хлопотал, кажется… Что-нибудь из двух: или Woldemar слишком юн и учится еще в гимназии, или же его драма действительно замечательное произведение. Подождем, посмотрим, а пока, юноша, успокойтесь и не выскакивайте из терпения. Драматургу подобает серьезность…

«34. 10 ноября»

Директор французской оперетки г-н Кузнецов нигде не находит места от угрызений совести и блуждает, как пария. Недавно он с Большой Дмитровки перебрался в желтый дом Малкиеля. На новой «фатере» жилось ему сначала недурно; поклонники чистого искусства не оставляли его своими посещениями… но скоро разнеслась по городу молва, что Кузнецову несдобровать, что ночью стали являться к нему духи и проч. Только что г. Кузнецов ляжет спать, как тотчас же начинает ему мерещиться всякая нехорошая всячина… Прежде всего он видит картонные подметки, с визгом летающие по воздуху (в этом, конечно, не он виноват, а домохозяин!), потом является тень г-жи Бренко, содержательницы Пушкинского театра, а после нее жалует тень Оффенбаха. Между Оффенбахом и «дирехтуром» Кузнецовым начинается разговор:

Кузнецов. — Чево тебе надоть?

Оффенбах. — Ты как смеешь, братец, французскую оперетку комбинировать с русским питейным прилавком?

Кузнецов. — Чур! Чур! Сгинь с моих глаз!

Духи говорили страшные вещи, до того страшные, что г. Кузнецов зачах, как блоха в известном вейнбергском анекдоте… Не помогли даже хвалебные гимны канканирующих «Новостей дня». Г. Кузнецов махнул рукой, нанял пять подвод и перевез на них свой буфет, француженок, Щеглова и декорации на старое место. Чтобы Оффенбах более не появлялся, он устроил такую штуку: питейный прилавок оставил на Большой Дмитровке, а французскую оперетку перевез в театр Корша и таким образом силою обстоятельств переломился надвое. Какая нелегкая подталдыкнула г. Корша отдать свой театр в распоряжение салонщиков — сказать невозможно, но тем не менее обидно… Впрочем, французская оперетка, даваемая теперь в Русском театре, есть та же русская комедия, хотя г. Корщ и не имел этого в виду, когда пил брудершафт с г. Кузнецовым. Глядишь на французскую оперетку, а видишь нижегородские безобразия… Декорации, во-первых, самые что ни на есть чухломские: море похоже на развешенное одеяло, а рыцарский замок — на питейный дом. Первые персонажи поют по-французски, а хор по-русски, отчего выходит презабавное смешение языков; например: «Без женщин, sans femmes, без femm-щин, sans жен-femmes…» Все француженки обязательно в турнюрах, хотя бы они изображали Елену… И глядя на это русское комедиантство, публика хохочет очень искренно. Будь зрителей более чем 1 1/2 человека, театр лопнул бы от гомерического хохота… Главный сотрудник «Новостей дня» Николай Базунов хвалит кузнецовскую оперетку до седьмого пота, но ни для кого не составляет тайны, что даже он, сидя в первом ряду и глядя на сцену, всегда крутит носом. Хвалит он, стало быть, только из «принцыпа»…