Газета Завтра Газета - Газета Завтра 313 (48 1999)

О вас, Михаил Андреевич, в справочнике сказано: “Отечественный кинематограф нельзя представить без ярких образов, сыгранных этим замечательным артистом”. Прекрасно! А разве можно представить нашу литературу, драматургию без образов, созданных Леоновым и Розовым? А наше театральное искусство, балет, хореографию — без Улановой и Моисеева, без Покровского и Анненкова? А нашу музыкальную культуру — без Свиридова и Хренникова, без Рихтера и Светланова? А науку — без Рыбакова и Доллежаля? А шахматы — без Карпова, обладателя девяти шахматных “Оскаров”, что Каспарову и не снилось?

Наконец, можно ли представить и наше кино без ярких образов, созданных, допустим, таким замечательным артистом, как Николай Крючков? А ведь его, тогда живого, тоже не пустили в это культурно-просветительское издание... Так не кажется ли вам, Михаил Андреевич, что оказаться в справочнике, в который демократические держиморды закрыли доступ названным выше славным сыновьям и дочерям советского народа, в том числе вашему старшему собрату Николаю Крючкову, это подобно публичной пощечине или — как порядочному человеку вдруг попасть на юбилей Яковлева, на свадьбу Сванидзе или на поминки Доренко.

Второй справочник — “Кто есть кто в России” — вышел в издательстве “ЭКСМО-пресс” уже в 1997 году. И опять — до чего ж это эскимо недоброкачественное! В нем представлено более 700 лиц. Статья о вас есть. Можно прочитать даже о таких канцерогенных личностях, как Евгений Киселев, Татьяна Миткова, тот же Сергей Доренко. Правда, некоторые существенные обстоятельства в жизни подобных персонажей почему-то умалчиваются. Так, нет ни слова о том, что когда Березовский дает отдохнуть переутомившемуся от брехни Доренко, тот восстанавливает силы для новой бульдожьей схватки с Лужковым “в собственном роскошном доме, расположенном на великолепном участке американской земли, где уже давно живет его семья” (Константин Ковалев. Взгляд из Нью-Йорка. “Молния” № 22’99).

Так вот, хоть и в ущербном виде, но такого пошиба личности представлены, но снова ни Свиридова и Хренникова, ни Крючкова и Анненкова, ни Игоря Горбачева и Архиповой, ни Доллежаля и Рыбакова... Вам, полагаю, не слишком-то все же приятно соседство профессиональных лжецов, провокаторов и невежд, но чем же объяснить, что вас предпочли, допустим, Хренникову? Не тем ли, что Тихон Николаевич, будучи с молодых лет коммунистом, и в 85 стоит на своих прежних убеждениях, не суетится, не бегает по юбилеям профурсеток, а вы... Однако не будем спешить...

Пожалуй, для полной ясности этого письма надо бы сообщить вам кое-что о себе — не о литературной работе, а просто о жизненном пути. Он не из радужных. Когда было двенадцать лет, умер от туберкулеза на сороковом году отец, оставив троих детей. В молодости он, между прочим, был офицером, кончил Алексеевское императорское военное училище. Но оказаться заодно с вашим есаулом Калмыковым он не мог ни при каких обстоятельствах. В 1917 году, как многие тысячи русских офицеров, как его однокашник по училищу А.М.Василевский, будущий Маршал, отец встал на сторону народа. А овдовевшая мать была всего лишь медицинской сестрой, но ничего — благодаря Советской власти, за которую вы ныне у молодого поколения прощения просите, все получили образование, вышли в люди. Перед самой войной я окончил школу и вскоре — фронт. Со своей 50-й армией протопал от Калуги до Кенигсберга, а потом — Манчьжурия. Ну, после войны — учеба в Литературном институте, работа в газетах и журналах, женитьба, семья, дети... Несмотря на трудности и утраты, порой самые тяжелые, считаю, что прожил счастливую жизнь, хотя, в отличие от вас, не обременен ни почетными званиями, ни увесистыми премиями, ни большими орденами (кроме военных, конечно, да недавнего ордена “Защитнику Советов”, а позже — ордена Сталина). А уж литературная моя работа из этого жизненного пути и проистекает вся...

И ВОТ ЧИТАЮваше интервью. Корреспондент Виктор Матизен спрашивает: “Разделяли ли вы заблуждения тех эпох, в которые жили?” Эпох-то у вас было две: большая — советская, социалистическая, и короткая — антисоветская, бандитско-капиталистическая, против которой боролись почти все ваши герои в кино и театре. Но резвый собеседник ваш имеет в виду только первую и, судя по всему, совершенно уверен, что ничего, кроме заблуждений, в ней не было и не могло быть. Вы не спорите, что да, дескать, случались в этой эпохе и заблуждения, но была и великая правда. Более того, вы вполне согласны с беспросветно черным взглядом на недавнее прошлое вашей Родины: “Я повинен в тех временах, когда жил”. Ничего, кроме горького и стыдного ощущения вины, наше прошлое у вас не вызывает.

Дальше вы рассказываете, как прозревали от заблуждений эпохи, которые разделяли: “Взгляните в окно. Вон там была квартира одного известного журналиста, которого в 1937 году репрессировали.” Что за таинственность? Почему уж сейчас-то не назвать этого журналиста, тем более, что он сыграл такую благодатную роль в вашем прозрении? И что значит “репрессировали” — расстреляли? Выселили из Москвы? Отправили в лагерь, как вашего отчима, о котором упомянем позже? В таких вещах, Михаил Андреевич, необходима точность, чтобы не давать повода для спекуляций, которых здесь больше, чем где-либо.

От этого загадочного журналиста вы еще в 20-е годы, т.е. когда вам было лет десять, слышали такие вопли: “Несчастный русский народ! Триста лет татарского ига! Триста лет дома Романовых! И еще триста лет будет терпеть большевиков!” Из этих воплей видно, что сей безымянный печальник русского народа был махровым антисоветчиком, и потому есть основание полагать, что репрессировали его в суровых условиях того сурового времени небеспричинно.

По поводу трехсотлетнего “ига большевиков” вы с удовлетворением заметили: “На деле, правда, оказалось меньше”. А тогда, в двадцатых-то — “Да, я пел “Взвейтесь кострами, синие ночи!” Пионером не был, а пел. И “Наш паровоз, вперед лети, в коммуне остановка” пел, хоть не был коммунистом. Пел все, что мне вбили в голову.” Да кто вбил-то, Михаил Андреевич, если вы даже не были пионером, не ходили на их сборы да слеты, не ездили в пионерские лагеря? Не правильнее ли сказать, что песни эти так прекрасны, так соответствовали духу времени, что их могли не петь только такие, как ваш таинственный кухонный трибун...

Вы признаетесь еще и в том, что во все свое беспартийное горло когда-то кричали “Ура Сталину!” Это когда же — при штурме Берлина? Или на съезде Союза кинематографистов, секретарем правления коего состояли? Или при вручении вам Государственной премии? Хорошо бы уточнить. Я лично, коммунист, ни разу в жизни этих слов раньше не кричал, но теперь, когда на фоне президентов-предателей, премьеров-бездарей, министров-хапуг, губернаторов-лакеев величие сталинской эпохи становится все ясней, — теперь подобные слова живут в моей душе всегда. А если вы, Михаил Андреевич, рассчитывали истошным воплем понравиться начальству, то это всего лишь скорбный факт вашей биографии, и только.