Абдурашид Саидов - Тайна вторжения

Нет, это один из этапов, уже обоснованного, более жестокого, чем в 1994 году, вторжения России в Чечню, обвинив последнюю в агрессии против Дагестана. Начало предвыборного театра победоносной войны на Кавказе. В таком случае фундаменталисты в Эчеда точно выполняют провокационное задание Москвы. О возможности такого варианта я Магомеду Аслудинову уже говорил, однако тот лишь посмеялся над этим. На эту же тему мне очень хотелось поговорить с амиром Багаудином, но тогда он еще был в Чечне. Этот вариант в перспективе выгоден и для республиканской власти. Уничтожение исламской оппозиции в республике руками армии, ликвидация «Исламского гнезда» в Карамахи, возможность под шумок предстоящих военных действий парализовать следственную работу по хищению бюджетных средств должностными лицами, последующие крупные денежные вливания в республику за поддержку гнусных планов Кремля, что в свою очередь обострит борьбу в правительстве за доступ к этим средствам. Я долго размышлял на окраине села, в глубокой ночной тишине. Затем мы с Шарипом пошли спать. Мясо для шашлыка в маринаде. Отдельно баранина, отдельно телятина.

Утром погрузились в «Ниву», с нами поехала еще Хадижат с дочерью Патимат, и мы двинулись в сторону леса. Мне очень хотелось спуститься пешком к речке и оттуда с детьми подняться до опушки леса. Пеший поход решили устроить отдельно. Дорога в сторону леса только для движения гужевого транспорта. Ямы, крутые спуски, чередующиеся такими же крутыми подъемами. Добрались мы до Шимини-майдана — поляны напротив села. Нашли подходящее место для привала у источника, выгрузились, дети стали собирать хворост для костра. Под старой сосной в тени у подножия холма постелили покрывало. После сбора хвороста дети стали подниматься в гору, собирать цветы, лекарственные травы. Грибов полно, но отец до сих пор не научился различать съедобные от несъедобных, потому дети собирали только рыжики. Почему-то у нас только рыжики и считаются съедобными, хотя мой папа приносил несколько видов грибов, и мы их жарили.

Мама села чуть дальше нас и глядя на природу, на село, расположенное перед нами, как на ладони, видимо, вспоминала свою молодость. Время от времени по ее щекам текли капли слез. Полуголодные, оставшиеся сиротами четверо малолетних детей вынуждены были бороться за выживание. Приходилось и дрова на своей спине тащить из этого леса, и пахать, и собирать. Здесь каждая роща, каждая поляна пролита потом и слезами матери. Очень тяжело им пришлось. Отец ее умер от фронтовых ранений в 1944 году, когда самому старшему ребенку, моей маме было всего 13 лет. Жизнь в горах сама по себе несладка, но она невыносима, когда у многодетной вдовы фронтовика государство забирает скот, имущество, обрекает на голодную смерть сирот. Так, перед 5–6 летними детьми к бабушке во двор явился председатель колхоза, схватил самую здоровую козу и сказал:

— Отныне эта коза будет колхозной!

— Мама, мама, он мою козу с козленком забирает! — закричал 5 летний брат моей мамы, которому суждено было жить всего 17 лет.

— Замолчи! — заткнула моя бабушка своего сына, ибо, возражать и проявлять недовольство было НЕЛЬЗЯ. Он человек СИСТЕМЫ. Он ХОЗЯИН.

Или, другой случай, когда он же ногой отворив дверь, явился в дом, снял с веревки только сотканные руками моей матери новые шерстяные мешки, и унес их для использования в качестве… половых тряпок в школе. Мама моя, входя в класс, со слезами на глазах каждый день протирала ноги об разорванный ее шерстяной мешок, который она ткала целую зиму. Многие прошли через эти жернова системы. Но они иной жизни и не представляют, большинство жителей села и сегодня о былом вспоминают только как о прекрасном! «Был порядок, — объясняют они. Да, сажали, ссылали, — не Сталин же сажал, не он же расстреливал!» Особенно рьяно за сохранение «советских» традиций и традиционного Ислама борются потомки тех ХОЗЯЕВ системы. Дети, внуки, правнуки. История стремится повториться.

После обеденной молитвы шашлык был готов. Мы пообедали, отдохнули и собрались обратно.

Впервые в жизни я так отдохнула! Сколько живу на свете, — в лес ходила только за дровами. Как же хорошо сегодняшний день прошел! — вздохнула Хадижат.

Ты еще молодая, доченька, а я? В прошлом году они меня вытащили в хуштадинский лес, тоже также посидели, так сладко я поспала под тенью сосен! Мы же живем и ежедневно боремся со своим телом, со здоровьем, не оставляя ни минуты для себя, для тела, для отдыха. Так жизнь и прошла.

Едем домой. У лесной опушки мы догоняем Исхака. Он погоняет ослов, груженых дровами Исхак — студент университета Аль-Азхар, ровесник Шарипа. Учился прекрасно, знаток Ислама, Шариата. Однако университет прекратил платить стипендию. Продолжать учебу не в состоянии и вернулся домой. Его редко видно в селе. Не любит пустых разговоров на годекане, он помогает родителям, занят полезным делом. Призвание его и его талант не востребованы. Такие как он обществу не нужны. Он не умеет воровать, лгать, обманывать, у него есть понятие «халал» и «харам». В нынешнем обществе такие обречены.

Так в поездках Агвали — Тлондода, Агвали — Ботлих прошли последние дни отпуска. В начале августа семья была в Ботлихе. Мы с братом остались в Тлондода. Первого августа руководитель администрации с. Тлондода говорит:

— Завтра глава администрации района собирает актив района. Велели к 12 часам дня явиться в Агвали.

— Что значит актив? Это какие-то избранные люди?

— Нет, каждый администратор села берет по 3–4 человека из села. Видимо, обсуждение ситуации в районе.

Утром мы с Шарипом стали красить крышу дома. Последний раз я ее красил лет 20 тому назад, и с тех пор кровля была нетронутой. Краски оказалось недостаточно, мы решили поехать в Агвали за краской. Как только мы начали спускаться из Тлондода, открылась панорама Агвали. С высоты Агвали видно как с самолета. Множество машин и толпы людей около здания администрации района.

Что-то случилось, такое скопление народа у администрации о чем-то говорит.

Приезжаем в Агвали и сразу к зданию администрации, домой не будем заезжать.

Около здания администрации толпа людей, озабоченные, взволнованные, растерянные, «активисты» суетятся, создавая видимость бурной деятельности. У входа в здание администрации дежурят милиционеры с автоматами, каждого входящего тщательно проверяют. Изнуряющая жара мало кого беспокоит. Из Агвали уезжает полный ОМОНовцев автобус. За ним тут же едет несколько УАЗиков, тоже битком набитый милиционерами. Подхожу к одному и спрашиваю:

— Что-нибудь случилось?

— В Гигатли началась стрельба. Говорят идет бой.