Абдурашид Саидов - Тайна вторжения

На молитве прошло около часа-полутора. Каково же было удивление прихожан — выйдя из зала, мы уткнулись носом в бронетехнику Российской Армии! Базарная площадь переполнена БТРами, БМП, грузовиками, между ними с автоматами, с пулеметами снуют солдаты, явно в ожидании освобождения молитвенного зала, чтобы пройти в спортзал. Если в мечети было все мужское население райцентра, то военных было бы гораздо больше прихожан. Не успели все выйти из зала, солдаты встречным потоком пошли навстречу. Жители Агвали постепенно рассосались кто куда. Мы с отцом пошли домой. Не знаю, что делать. Пойти к кому-либо из руководства — кто я такой? Выступить на каком-нибудь мероприятии, на митинге, который на днях должен быть — не поймут. Мне главное разъяснить людям, что это провокация, выгодна она лишь реакционным силам России, Армии, ФСБ. Так это или не так — не наломать дров, ограничиться малой кровью, которая уже пролилась. Парализовать боевиков переговорами. Компромиссом. Для этого привлечь любую силу — чеченский джамаат, представителей официального Грозного, религиозных деятелей Дагестана и Ичкерии. Добиться встречи руководителя Дагестана и Ичкерии прямо в Агвали. Включить любую силу, только не оружие. Ведь если события 2 августа в с. Гигатли и Агвали получат продолжение в том же стиле, — неизбежна большая война. Это гибель сотен, а то и тысяч солдат, мирных жителей-мусульман, разрушения, эвакуация, сотни тысяч бездомных, обездоленных войной переселенцев, а впереди зима. Взаимная ненависть на десятилетия, что хуже всего для соседних братских народов. Это самое тяжелое последствие войны, эта ненависть надолго ляжет черным, не выводимым пятном на два народа. Этой ненавистью долгие годы будет пользоваться третья сторона.

— Что мы будем делать? Может, уедем, или ты будешь настаивать на 8 августа? Спрашивает Сакинат.

— Только после 8 августа. День села не отменен. Со всех концов страны приедут сельчане, а я уеду?! Возможно, добираться нам придется тяжело, возможно дорогу на днях взорвут, чтобы блокировать здесь армейские силы. Будем добираться до Ботлиха пешком. Но мы останемся.

— А если повторится перестрелка? Если они займут район?

— День села состоится. В любом случае праздник не отменен. Праздник не идеологический, мы не будем праздновать оккупацию района мятежниками или несостоявшееся освобождение. 8 августа ДЕНЬ СЕЛА. Он не связан с режимом правления. Тлондода, как село было при коммунистах, есть при дерьмократах, точнее — казнокрадах, будет и при исламистах.

— Если, в самом деле, начнутся взрывы дорог, мостов, пойдет перестрелка — что мы будем делать?

— Успеем, — все вместе поднимемся в Тлондода, нет — вы в подвал, а я займусь гуманитарной деятельностью. Нейтральная гуманитарная деятельность, врачебная деятельность. Голодного покорми, раненому помоги, гонимого приюти. Аллаху Акбар!

— Да тебя тут же прикончат наши же!

— Кого ты имеешь в виду «наши»? Для меня и мятежники наши, и милиционеры наши, и солдаты наши. В этом и вся беда конфликта.

— Я имею в виду дагестанские силовые структуры, ФСБ, местную мафию.

— Но я стрелять не буду. Ни при каких обстоятельствах я оружие в руки не возьму. Если меня найдут мертвого с автоматом, — не верь, — подложили.

Вот так проходят последние дни отпуска. Отдохнули. Надо бы встретиться с военным комендантом. С тем, о котором сегодня говорил Саид-Хусен на молитве. Только — как? Не примет. Не станет дискутировать, не станет слушать. А то и посадит, как пособника. Наверняка знают, что я встречался с боевиками. Да и Шарип студент Университета Короля Саудовской Аравии. Для них все саудовцы — «ваххабиты». Короче, мы все ненормальные, нас будут сторониться. Нет. Примет он меня сам попросит немедленно явиться! У меня созрел план! Чтобы не тревожить домашних, — я ведь без разрешения мамы не могу выйти никуда, такой домашний арест, — я беру дочку, кинокамеру и направляюсь из дома.

— Куда это ты направился? — уставилась мама.

— Да я прогуляюсь с дочкой, пойду к речке.

Мы с Фатимкой прогулочным шагом движемся в сторону большой реки. На базарную площадь. К спортзалу. От этой площади поднимается ввысь тропа к краю Агвали, к единственной автодороге, пересекающей село от начала до конца, далее следующая к границе Грузии, заканчивающаяся в непроходимых ущельях, не доходя до Грузии. В 100–150 м от края села окнами на эту дорогу расположено РУВД, ныне штаб силовых структур. Поднимаясь по тропе к краю села, я включаю кинокамеру и снимаю расположение бронетехники на площади. Меня замечает российский офицер, но особого внимания не обращает. Продолжая снимать, поднимаюсь выше. Солдаты топят полевые печи, двое женщин в военной форме готовят еду. Несколько солдат поднялись на кузов КРАЗа и чистят ствол орудия. На краю дороги над нами несколько любопытных жителей Агвали наблюдают за техникой. Они сверху как на ладони видят и нас, и расположение армии.

— Доченька, когда мы поднимемся на ту дорогу, к нам могут подойти солдаты или милиционеры. Ты не бойся. Они просто хотят провести нас к одному моему знакомому. А он такой шутник, что хочет нас напугать. Будто нас арестуют, заберут в милицию, будут на нас кричать, ругаться. А в самом деле, — это шутка. Он давно меня не видел, соскучился по мне и хочет со мной поговорить, чайку попить.

— А зачем нас забирать в милицию? Он не может к нам позвонить и пригласить к себе, если он хочет тебя видеть?

— Нет, доченька, я же тебе говорю — он — шутник. Он любит преподносить сюрпризы. Как в кино. Сначала пугают, чуть ли не в драку лезут, а потом обнимаются, смеются и садятся пить чай. Так что ты не бойся. Те, кто придут нас приглашать к моему приятелю могут и в самом деле ругаться, руки могут мне скрутить. Но это будет игра, шутка. Ты не бойся.

Дочь обещала не волноваться. Она готова к спектаклю. Мы уже поднимаемся к дороге, меня еще не «берут». Странно, неужели агентуры нет в селе, ведь нас видят десятки людей. Помимо любопытствующих на дороге, десятки окон выходят на эту площадь. Поднял трубку и позвонил в милицию или в ФСБ: «Тут один тип снимает военную технику, не шпион ли?». Поднявшись до дороги, мы сворачиваем в сторону Агвали. Встречаю бывшую работницу РК КП СС, вечно улыбающуюся, обаятельную и веселую Рашидат.

— Сними, пожалуйста, меня, направь камеру на меня, — говорит Рашидат, и я выполняю ее просьбу.

— Разве нам нужны были эти «ваххабиты»? Зачем они нарушили наш покой, кто их звал? Посмотрите, что делается, к чему все идет? — не переставая, глаголет она.

На заднем фоне окуляра за спиной Рашидат я вижу, как два здоровенных мужика в камуфляжной форме бегут к нам. Я выключаю камеру, вешаю на плечо и продолжаю идти на встречу к людям в форме. Не убавляя темп, будто я убегаю, они подбегают ко мне, один из них без всяких слов хватает камеру.