Патрик Гардинер - Артур Шопенгауэр - Философ германского эллинизма

276

Однако из этого не следует, что то, что узнает о дереве эстетический созерцатель, toto genere, отличается от того, что может увидеть садовник, или исследователь, или историк во время проведения своих исследовательских работ, и что, когда они смотрят на дерево, они видят то, что можно описать как нечто занимающее определенное пространственное положение, имеющее размеры, возраст и т. д.; объект, постигаемый эстетическим созерцателем, нельзя описать таким образом. Например, если на данный предмет будут смотреть два (или более) человека, имеющие разные интересы, способности и ощущающие по-разному, то они будут видеть его тоже по-разному. Если мы продолжим наши наблюдения, то увидим, что то, что они видят, будет являться им с совершенно различных сторон, и даже их способы познания или "ощущения" будут качественно различны. И все же можно возразить, что это не означает, что они смотрят на различные предметы, и тем более на предметы, принадлежащие различным уровням существования. Тем не менее, когда Шопенгауэр говорит об "Идеях" как о том, чему, "строго говоря, понятие пространства так же чуждо, как и понятие времени" (том III), кажется, что он настоятельно подчеркивает существование абсолютного различия между соответствующими объектами эстетического и неэстетического познания.

Шопенгауэр поясняет, что он создал свою теорию искусства на основе учения о познании Идей у Платона, хотя он не рассматривает саму эстетическую теорию Платона. Платон, по его мнению, правильно заметил, что мир обычного чувственного опыта не более чем "относительное бытие"; таким образом, взгляд Платона на повседневное эмпирическое знание почти полностью совпадает с его собственным пониманием такого знания, так как понимание мира предполагает понимание множества конкретных вещей, организованных в пространстве, времени и причинности. Но это еще не все. Шопенгауэр подчеркивает, что, в соответствии с теорией Платона, знание, о котором идет речь, не является знанием

277

о мире, каким он является в "действительности", о его внутренней сущности. В противоположность ему Платон говорит об "истинном знании", которое имеет свою область - область вечных Идей, а эти Идеи являются постоянными и неизменными прототипами, по отношению к которым все вещи нашего обычного опыта являются "лишь мелькающими тенями".

И именно эта мысль Платона, хотя способ ее выражения не вполне адекватен, была перефразирована так, что стала созвучна с теорией Шопенгауэра. Идеи Платона не показывают внутреннюю метафизическую сущность мира, для этого, по Шопенгауэру, есть Воля. Их, правда, можно понять как "непосредственную объектность воли", чего нельзя сказать об обычных чувственно воспринимаемых объектах, так как они являются лишь "косвенной объективацией вещи в себе" (том I): то есть каждая Идея является отчетливой стадией или "классом" в объективации самой Воли, причем эти классы являются "оригинальными неизменными формами и свойствами всех естественных тел, как органических, так и неорганических, а также главными силами, которые действуют в соответствии с естественным законом" (том I). Если согласиться с вышесказанным, то можно утверждать, что различные Идеи имеют "бесчисленные индивидуальные и конкретные" проявления, а также что они связаны с ними подобно тому, как связан "оригинал со своей копией": таким образом, они занимают любопытную посредническую позицию между двумя полюсами, которые Шопенгауэр изначально определил как действительность и наше знание о ней, что значительно усложнило его рассуждения.

278

В обычном чувственном восприятии мы познаем только конкретные вещи, так как здесь "первоначальная и единая по сути Идея разбивается на множество индивидуальных, составляющих наш повседневный мир. В искусстве, с другой стороны, мы осознаем существование и природу самих Идей. В то же самое время он не желает согласиться, что художественное знание полностью независимо от нормального чувственного восприятия конкретных вещей, но было бы, мягко говоря, странно, если бы он согласился. Он полагает (по крайней мере, насколько это относится к изобразительному искусству), что художник достигает понимания и осознания Идеи в индивидуальных явлениях повседневного опыта и через их посредство; таким образом, он утверждает, что зачастую как в изобразительном искусстве, так и в литературе берут некоего индивидуального человека или конкретную вещь и изображают их как отдельную сущность, "со скрупулезной точностью вырисовывая все их особенности, вплоть до мельчайщих" ("Parerga", II, с. 453), продолжая доказывать, что целью такого изображения является раскрытие скрытой Идеи. И тогда действительно возможно предположить, что как только живописец берет в качестве темы, скажем, вазу с фруктами, то те яблоки, груши и так далее, которые он видит на столе, превращаются в своего рода посредников, через которых он познает их истинную сущность или форму и, изображая их на картине, пытается передать их внутреннюю природу, как он ее чувствует.

Даже если это и так, несмотря на такое объяснение, тем не менее, взгляд Шопенгауэра может показаться читателю довольно эксцентричным. Например, парадоксально утверждение, что, когда мы говорим о картине, на которой изображены ваза ирисов, или группа танцующих фигур, или лицо человека, мы подразумеваем, что это не просто изображение тех вещей, которые мы видим и осязаем в обычной жизни, но это представление еще

279

чего-то большего, а именно чего-то таинственного и ускользающего от нашего обычного восприятия. И все же остается неясным, как Идеи могут быть связаны с повседневными вещами, и, в частности, каким образом они должны быть изображены в произведениях искусства. Когда мы говорим о том, что одну вещь можно выразить через другую, то мы, по крайней мере, подразумеваем, что в принципе вполне возможно сравнить представление с тем предметом, который изображен; например, можно сравнить модель здания с самим зданием. Но не вполне ясно, какой смысл вкладывал Шопенгауэр, определяя понятие Идеи. Может ли он нам действительно сказать, что именно подразумевает под Идеями, если не обращаться к картинам, скульптурам и тому подобному, которые якобы являются их отображением? И если нет никакого другого способа их отображения, то и не возникает вопрос сравнения Идей с правдивостью их художественного изображения. Уже только по этой одной причине можно возразить, что даже если мы допустим (скорее - это необходимо), что такие понятия, как восприятие, и видение, и истина, имеют особое значение, когда они относятся к эстетической критике или оценке произведений искусства, то те термины, которые использует Шопенгауэр, чтобы объяснить их, на первый взгляд, не смогут нам помочь. Возможно ли далее объяснить его термины?