Газета День Литературы - Газета День Литературы # 170 (2010 10)

Он рад бы вдарить и возглавить роту.

Да жаль: вчера он ездил на охоту

И нынче силы у него не те.

– А между тем, народ...

Его-то кто спросил? –

Газетчик Васькин губы распустил.

– Не забывайтесь, Васькин! Вы в бюро!

А с гласностью вы, Васькин, доигрались.

Вон, в телевизоре

все лебеди собрались И побеждает, как всегда, добро!

Районный городок. Бескровное начало. Бюро закончилось.

И слышно: зажужжала Мясная муха – первая пока.

За ней другие... Скоро все слетятся; Запахло падалью.

Ну, как тут не собраться,

Чтоб вместе всем подзакусить слегка.

Александр Золотов был человеком – не от мира сего. И поэтом... Может быть оттого и ушёл из жизни так рано. Поэзия его, пропитанная восточным ароматом и русским ХIХ веком, была поэзией души.

Копаясь как-то средь старинных

И так, диковинных, вещей,

Мы при свечах, в мгновеньях длинных,

Суждали в пламени речей

О временах, теперь забытых

Уж современными людьми,

(Наш был девиз "Не посрами!")

И пылью долгою сокрытых.

И от полночи до утра

Царили мы, когда пора

Блаженных лет располагала

Богами быть среди теней.

Под впечатлением дышала

Младая грудь; душа скорей

Стремила ход в небес сиянье,

И тайна, и миров молчанье

Заводом были жизни всей.

Одну из тайн перескажу я

Устами несмышленых лет.

И, может, кто-нибудь, ликуя,

Провидит лучезарный свет.

Давно ли, нет – не ведать миру,

В одном безмолвенном селе,

Где окрылённому зефиру

Дышалось шумно на земле,

Где луч всходящего светила

Теплил уснувшие поля,

И лаской дивного эфира

Была разнежена земля,

Старик жил со старухой злою.

В полях работая со рвеньем,

Себе лишь сына, да покою

Просил у Бога с сожаленьем.

Однажды бурею беспечной

Лишь солнце быстрое взошло,

Покрылся тучей купол млечный –

Торжественное зло пришло.

Грозы объятия раскрылись –

И ветра холодный язык

Объял природы нежный лик,

И звёзды частию затмились…

Поутру, средь немых полей,

У древа с кроной охлаждённой

Старик стоял, старухи злей.

И старца взор опустошённый

Молил грядущие лета

Послать надежду дней суровых –

Потомка... также зёрен новых.

О Бог! Свершилася мечта.

У корня сливы одинокой,

В движениях стеснённых, там

Лежал младенец ясноокий –

Судьбы насмешливой обман…

Как часто высший властелин

Даёт природе низший жребий,

И тяжкий звук людских молебий

Пред ним ничто – он господин.

Но дар, светилом поднесённый,

И первой лаской опьянённый,

Был славный карлик, добрый сын.

Шли годы. Мальчик не развился,

Но танцевал, пречудно пел,

В полях он весело резвился,

В душе об участи жалел.

Лишь радостных детей веселье

Катилось к месту, где он был,

Или народа новоселье

И молодой задорный пыл

В селе блуждали – он покорно

И удивительно проворно

То место чудом покидал.

А там уже с тоской бежал

В вековый лес, где великаны,

Спокойствием возвысив станы,

Стояли. Там он засыпал…

Когда ж старухи голос нервный

Его винил в пустых делах,

То старика карман безмерный

Служил защитой. Как в стенах

Он там скрывался, и печальный

Взирал сквозь ткань на мир большой,

И вздох груди многострадальной

Стеснял неразвитой рукой.

Не по вине своей нахлебник,

Но в сердце жаждущий помочь,

Опять ребёнок встретил ночь

В сыром лесу, где как волшебник

Ступал он меж седых древов,

Играя нежные мотивы,

И у корней могучей ивы

Найдя остаток дивных снов,

Решил покинуть отчий кров.

Лишь солнце снова поднялось,

Окутав звёзды сном лазурным,

В селе движенье началось.

Лоскутный люд потоком бурным,

Прослыша только ранний слух,

(Пропажа быстро разнеслася)

Толпою в лес пошёл. Велася

Повсюду речь на разный дух.

Один входил во смех безбожно,

Другой с вниманьем, осторожно

Искал. А третий, как петух,

Кричал, но оставался глух.

Так день прошёл и с чувством разным

Народ стекался уж к домам:

Одни со смехом несуразным,

Другие шли к своим стенам

С тоскою на челе разбитом,

Иной народец помышлял

Об ужине довольно сытом,

И носом по пути клевал.

Вновь ночь пришла. Погасли свечи,

Народные умолкли речи,

Старик лишь молча, сам не свой,

Сидел с желаньем непонятным

И изредка словцом невнятным

Тревожный нарушал покой.

Свеча дрожала, он рукою

Её от ветра ограждал,

И думой, мрачной головою,

Природу втайне проклинал:

"Судьба – злодейка... С Богом, сын!"

Малыш, проснувшись, вспомнил речи

Старухи и других людей,

Он с ними не желал уж встречи.

А потому среди ветвей

Иглу сыскал он, плотик справил

(Иглою защищаться мог

Он среди тягостных дорог)

И к городу его направил.

Вот солнце за море скатилось,

И среди каменных колонн

Он оказался. В нём теплилось

Желание: какой-то сон

Найти, очаг и добры взгляды,

Не требуя иной награды.

Взамен бы мальчик только пел.

Когда б он песней надоел,

То молча, внемля лишь рассудку,

Он доставал бы верну дудку

И в уголочке бы сидел.

Так он мечтал среди прохлады,

Стеснённый сумраком ночным,

Всё брёл. И вот увидел дым –

Костры горели. На все лады

Там веселилась детвора

И у мраморного двора

Цветущие пестрели сады.

Туда он тихо подошёл,

Вздохнул и в дом затем вошёл.

Ступал он тихо, осторожно,

Но в чуждом доме невозможно,

Поверьте, не наделать шум:

Игла из рук его упала,

По полу шумно застучала –

Он стал безжизнен и угрюм.

Боясь встревожить чьи-то нравы,

Он тихо за альков зашёл.

Стоял там долго… Час пришёл!

Тревожный час грядущей славы,

Когда в ту комнату вошли

Толпы людей. И до земли

Они склонились. Поз почтенных

Там стало множество… Малыш

Союз увидел соплеменных

И затаился, словно мышь.

Спустя мгновенья, застучали

Шаги из комнаты другой,

И человек вошёл большой.

К нему все взоры обращали

И долгих лет ему желали,

А он с седою головой

Смотрел презрительно, сурово

И, возвышаясь над толпой,

Ей говорил насмешки слово.

Вот сели все. Достали карты.

На власть земель игра пошла.

Неистощимые азарты

Там начались, идея зла

Здесь источалась беспременно,

И проигравший уходил.

И только тот сидел бессменно,

Кто злые речи говорил.

В стенах тлетворного желанья

Он насаждал бессилья дух,

И злобы обострённый слух

Людей не слышал излиянья.

Толпа гудела, шум катил,

Но средь тревожного движенья

Тот монстр предвидел наслажденье

И изливал коварный пыл.