Газета День Литературы - Газета День Литературы # 171 (2010 11)

– Есть ещё одни довод в пользу моей поездки, – мрачно начал он, воинственно подняв вверх громадную голову, на которой явно обозначились острые рога дикого вепря. – Только что из поездки в Америку вернулись всемирно известные поэты – секретари Союза писателей СССР Сергей Наровчатов и Михаил Луконин.

Народ насторожился. В словах "всемирно известные" звучала явная издёвка, поскольку это были абсолютно средние по таланту поэты.

– Почему секретарям, – продолжал Василий, – можно ездить в Америку за счёт Союза писателей СССР, а мне – простому советскому писателю, приходится выпраши- вать и надеяться на милость руководства нашего писательского Союза? Тем более, что моя поездка оплачивается американским университетом, а не Союзом писателей.

Это был удар в солнечное сплетение. Такие вещи простым смертным не прощались, и Марков решил поставить взбунтовавшегося писателя на своё место.

– Я полагаю, – жёстко сказал он, – что поездки писателей за рубеж – это прерогатива руководства Союза писателей СССР, которому по уставу предписано решать, кому и когда выезжать за пределы нашей Родины. Своим провокационным высказыванием вы, Василий Павлович, бросаете тень на руководство Союза и вносите раскол в ряды нашей творческой организации. Это была команда "фас!". "Три поросёнка" воинственно захрюкали и бросились в бой, призывая на помощь не только Волка "русского шовинизма", но и Медведя "советского патриотизма" и Осла "идейности".

Однако секретари не бросились в бой по призыву Маркина, так как никто из них, кроме Луконина и Наровчатова, ещё не был в Америке. Тут они были на стороне Василия. Завязалась вялая дискуссия, но постепенно чаша весов стала клониться в сторону "трёх поросят", в совершенстве владевших искусством партийной демагогии. Они обвинили Василия во всех возможных грехах, припомнив ему даже официальное письмо из вытрезвителя, куда Василий попал по причине смертельной дозы алкоголя, принятой со своими друзьями во время широкого застолья в Центральном доме литераторов. (В моём архиве до сих пор хранится эта весёлая бумага, где прописан диагноз, поставленный Василию Аксёнову врачами вытрезвителя: "Пульс учащён. Речь путаная". Данный факт красноречиво свидетельствует, что ничто человеческое не было чуждо автору нашумевшей повести "Апельсины из Марокко".)

Василий понял, что судьба его поездки решена. Однако, он был не из тех, кто сдавался после первого поражения. Взвесив все "за" и "против", он вздумал перехитрить своих судей. Будучи натурой артистической, он решил разыграть тонкий спектакль под названием: "Я у мамы дурочка".

– Уважаемые коллеги, – начал Василий, и в его голосе зазвучали проникновенные нотки профессионального нищего. – Я не вижу предмета для столь жаркой дискуссии. Мне кажется, вы явно переоцениваете значение моей персоны. Посмотрите на себя и посмотрите на меня. Кто вы и кто я?

Он обвёл печальным взглядом секретарей, которые были явно заинтригованы столь необычным началом прощальной речи подсудимого.

– Вы – это прекрасно отлаженный, мощный, гармоничный, высокопрофессиональный оркестр. Вот вы, Георгий Марков, вы – как камертон, по которому настраивают свои музыкальные инструменты все оркестранты. Вы, Сергей Сартаков, – как сверкающая на солнце золотая труба, которая задаёт чистый идейный тон всему оркестру и своим ясным звонким голосом ведёт всех нас к сияющим вершинам социалистического реализма. Вы, Виталий Озеров, – словно мощный гулкий барабан, который резонирует с биением сердца советского народа и даёт широкое дыхание всему оркестру, не позволяя никому сбиться с коммунистического ритма. Вы, Юрий Суровцев, – контрабас, чей мелодичный голос словно контрапункт звучит внутри оркестра, придавая ему полифонический объём и идеологическую тональность. Вы, Михаил Луконин и Сергей Наровчатов, – словно флейта и валторна, которые своими нежными голосами облагораживают идеологическую обнажённость оркестра, наполняя общую симфонию дыханием высокой поэзии и тонкими музыкальными узорами русского национального фольклора.

Он снова обвёл всех секретарей печальным взглядом, смиренно сложил ладони, будто готовясь к молитве, и закончил на пронзительной, щемяще жалостливой ноте:

– А кто я? Я – маленькая одесская еврейская скрипочка. Меня всё равно не слышно в вашем мощном оркестре. Зачем я вам нужен? Отпустите меня в Америку.

Наступила минута такой тишины, про которую говорят: ангел пролетел. Надо учесть, что хоть это и были судьи, но прежде всего это были писатели, и они умели ценить красоту образного мышления и стилистику высокого слога. Прощальная речь Василия Аксёнова очаровала их, и само милосердие постучалось в писательские сердца, слегка ожесточившиеся в бессильном стремлении понять, что же это за птица – треклятый "социалистический реализм", столь подло подсунутый им певцом пролетариата Максимом Горьким?

Прощальная речь опального писателя со всей очевидностью показала, что Василий владеет искусством демагогии ничуть не хуже, чем его могучие оппоненты. Он точно рассчитал покаянную тональность своей речи и умело раздал "всем сестрам по золотым серьгам". Маркову очень понравилось ощущать себя камертоном, определяющим общую тональность и синхронность звучания многоголосого писательского оркестра. Самолюбие Сартакова получило мощную подпитку от сравнения с золотой трубой, всегда идущей впереди оркестра.

Озеров был счастлив от мысли, что он – мощный барабан, заглушающий все остальные музыкальные инструменты и задающий партийный ритм всему писательскому балагану. Юрий Суровцев испытал прилив гордости за чёткий, идеологически выдержанный голос своего контрабаса. Сентиментальные слёзы увлажнили глаза известных советских поэтов – Михаила Луконина и Сергея Наровчатова. Ещё бы! – ведь от нежного голоса флейты и валторны зависел тонкий лирический подтекст всего музыкального произведения, исполняемого могучим оркестром Секретариата.

Речь "златоуста" Василия Аксёнова произвела неизгладимое впечатление на всех секретарей. Константин Симонов тонко уловил перемену настроения судебного сообщества и предложил решить обсуждаемый вопрос путем простого голосования. Большин- ство высказались за поездку Василия Аксёнова в Америку. Мне осталось только зафиксировать сей факт в протоколе заседания Секретариата. Голубая мечта Василия Аксёнова о поездке в Соединённые Штаты чудесным образом осуществилась.

Опальный писатель вышел из кабинета первого секретаря писательского Союза с высоко поднятой головой, ощущая себя победителем в неравной схватке с мощной когортой "сподручных партии", не знавших доселе поражений от своих идеологических противников. Василию показалось, что даже Карл Маркс, чей портрет висел при входе в писательский департамент, заговорщицки подмигнул ему, радуясь победе своего брата по крови.