Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6305 ( № 4 2011)

Подсознательное отношение «малых» этносов к «метрополии» и «имперскому народу» определяется тем, при каких обстоятельствах зажили вместе: волей или неволей, бескровно или с кровью, давно это случилось, как с финно­-уграми, или сравнительно недавно, как с народами Северного Кавказа. Что приобрели, а что потеряли, попав под скипетр. Национальный вопрос, если помните, клокотал во всех бунтах и смутах, потрясавших державу, однако не разнёс её вдребезги, подобно Австро­Венгрии или Османской империи. Почему? Наверное, потому, что почти каждый «язык» имел прежний опыт подчинённого сосуществования с другими, более мощными этносами, входил в другие государственные образования. И на крутых поворотах истории коллективный разум народа подсказывал: а с русскими-то получше будет! От добра добра не ищут!

Конечно, случалось всякое, но хорошего было больше. Когда больше плохого, жаловаться некому. Не в том смысле, что нельзя обратиться в ООН или в Страсбург. Можно. Но кто будет обращаться? На территории современной Германии ещё в XVIII веке обитало не менее десятка крупных славянских племён со своими наречиями, культурой, традициями, верой… Где они? Их нет. А где калмыки, оставшиеся в пределах Китая? Я уже не говорю о кровавой резне армян, живших на византийских землях ещё до турок­османов. Посещение Музея геноцида в Ереване – одно из самых страшных впечатлений моей жизни… Зато народы, ставшие частью Российской державы, за редчайшим исключением, не только не исчезли, но расплодились, развились, обзавелись письменностью (у кого не было), приобщились к плодам русской цивилизации, может быть, не самой передовой, но и не самой отсталой. Впрочем, самая передовая в ту пору Британская империя вытворяла со своими колониальными холопами такое, что крепостнику Николаю Палкину в кошмарном сне не могло привидеться. Это информация к размышлению о том, «что такое хорошо и что такое плохо» в межэтнических отношениях.

Опыт межнациональных отношений, нерешённые проблемы многоплемённого устройства страны, накопленные Российской империей и переданные по наследству СССР, остались во многом не осмысленны. При советской власти они считались решёнными в ходе «революционного очищения», что верно лишь отчасти. К тому же, на смену иллюзии, что нательный крест стирает племенные различия, явилось куда большее заблуждение, будто партбилет отменяет национальное самосознание. Официальная марксистская наука изучала национальную проблему со стыдливой опаской, как невинная медичка заспиртованный фаллос. Ну а в минувшие 20 лет, когда государственный антисоветизм приравнял Октябрьскую революцию к грязному гешефту пассажиров опломбированного вагона, о 74-летнем государственном опыте одной шестой части суши как-­то и говорить было не принято: совок.

История повторяется. И мы сегодня в известной мере сталкиваемся с тем, с чем наши деды столкнулись после Октября. Любая революция – это попытка с помощью направленного взрыва разрешить бесчисленные противоречия, копившиеся долгие годы не только в социальной и производственной, но и во всех иных сферах жизни, включая культуру. Но разные заинтересованные силы стараются направить взрыв в нужную им сторону, в итоге гибельная волна может ударить туда, куда никто не ожидал. В известной степени так и случилось в России… Как написал Волошин:

И зло в тесноте сраженья

Побеждается горшим злом.

Революция и Гражданская война были не только братоубийством на классовой почве. Всё смешалось в доме Романовых… Малевич чуть не с маузером гонялся за «академиками живописи». Ведомство Луначарского готовило переход с кириллицы на латиницу для лучшего контакта с мировым пролетариатом. Горцы с одобрения интернационалистов жестоко квитались с казаками, а сектанты и старообрядцы сурово поминали обиды «никонианам». Поощряя сведение вековых счетов, большевики думали скорее очистить стройплощадку, разрушить прежние устои, девальвировать святыни, подорвать государственную религию, прижучить имперский народ – русских. Уж тут порезвились… Кстати, «Дни Турбиных» сняли из репертуара по жалобе украинских письменников, обвинивших киевлянина Булгакова в глумлении над мовой. И хотя Сталин любил этот мхатовский спектакль: в основном-то на сценах шла сплошная революционная «новая драма», но отказать не мог. Политика! «Борьба с великодержавным шовинизмом» стала вообще навязчивой идеей нескольких поколений советских руководителей, и «русскую партию» карали даже суровее, чем «космополитов».

Нам с вами, пережившим гражданскую войну 90-х, не надо объяснять, как это бывает. Мы помним, как в эфире ругались словом «патриот», как рассуждали о рабской природе русских. Когда в дни октябрьских событий 93-го я вечером возвращался домой на Хорошёвку, меня несколько раз останавливали омоновцы, обыскивали, проверяли документы. И вот что интересно: все омоновцы были не местные, не московские, а командированные, причём из «национальных» регионов страны. Странно, не правда ли? Кстати, первый, кто предложил Ельцину вооружённую помощь против мятежного парламента, был Дудаев. Русская столица вызывала традиционные опасения. Напомню: приток гастарбайтеров, изменивший ныне этническое лицо города, ещё только начинался.

Но вернёмся в начало ХХ столетия. Завоевав власть, новые лидеры многое поняли: свои портреты они стали заказывать «крепким реалистам» вроде И. Бродского, а не «черноквадратникам». Видимо, для узнаваемости. Жёстко был пресечён национализм, перерастающий в сепаратизм. Тех, кого особенно грела формулировка «вплоть до отделения», отправили остыть на севера. Позже умерили гонения на религию (в самую последнюю очередь на православие, из-за войны), занялись восстановлением межэтнической толерантности. Например, в конце 20-х объяснили «украинствующим» товарищам, что одна-един­ственная русская газета на всю «неньку», в основном русскоговорящую, – это явный перебор. Появились «советский патриотизм и пролетарский интернационализм», которые так и ходили парочкой, словно Берман и Жандарёв, до самого развала СССР. Советская власть осознала: это только в теории у Маркса классовые интересы выше национальных, а религии потихоньку отомрут. Сам же автор «Капитала», между прочим, был тронут до слёз, когда младшенькая дочь Элеонора увлеклась верой предков…

2. ЭТО ДИАЛЕКТИКА, ДУРАЧОК!

О ленинской национальной политике в СССР стоит поговорить отдельно. С одной стороны, извещалось о триумфальном формировании новой исторической общности людей «советский народ». Я в десятом классе даже писал реферат на эту тему и не мог уяснить, как это возможно, чтобы одновременно успешно шли два противонаправленных процесса: расцвет национальных культур и стирание межнациональных граней. Ну какой же может быть расцвет при стирании? Окончательно запутавшись, я пошёл за помощью к учителю. Он снисходительно похлопал меня по плечу и весело сказал: «Это и есть диалектика, дурачок!» Но глаза у него были грустные-грустные…