Юрий Федосеев - Мы – русский народ

Это, конечно, не означает, что мы должны вести себя так же. Нет. Но, анализируя межнациональные отношения в России, мы обязаны учитывать и закономерные процессы, происходящие в мире.

Мы упрекаем Россию и русских в отсутствии мужского, рыцарского начала, а может быть, именно в этом причина нашей неагрессивности. Может быть, нам нужно гордиться этим потому, что именно изначальная женственность славянского характера, подмеченная С. М. Соловьевым, не позволяла нашим пращурам (в отличие от германских и литовских племен) убивать увечных, слабых, «внеплановых» новорожденных детей и престарелых, лишенных сил родителей. Если эти бесчеловечные акты являются признаком рыцарства и мужского начала, то мы, современные русские люди, должны благодарить Бога за то, что Он не сделал нас рыцарями и героями, а наделил чуткой и сострадательной душой. Может быть, женственность — это наш способ выживания, ассимиляция идей и приходящих к нам людей. Посудите сами: если для других народов даже десятая часть выпавших на нашу долю невзгод могла стать началом конца, то русские каким-то образом смогли не только выжить, но и обратить эти невзгоды себе на пользу. Воюя за собственные интересы, воевали за интересы России и варяги-рюриковичи, и золотоордынские данники — московские князья. Чужая, Византийская, церковь стала опорой русского государства, а православие, объединившееся с ментальностью древних русичей, — русской национальной идеей. Некогда грозные завоеватели из числа татарских мурз и тевтонских крестоносцев в конце концов считали за честь служить русской короне. Немецкие принцессы рожают таких русофилов, как Николай I и Александр III, а по окончании своего земного пути они по праву возводятся в чин благоверных и великомучениц. И даже коммунизм, эта западническая модель политико-экономического устройства общества, был «переварен» терпеливым русским народом и приспособлен для своих внутренних нужд с учетом своих коллективистских идеалов.

Невластолюбивый русский народ никогда не хотел власти над другими народами, но он никогда и не терпел гнета над собой. От гнета он либо убегал (пассивная форма сопротивления), либо бунтовал и воевал. В этой активной форме сопротивления как раз и проявлялось мужское начало: хазарский поход Святослава, Куликовская битва, изгнание поляков, Полтава, Бородино, Шипка, Первая и особенно Вторая мировые войны.

Обычно, после победы русский народ как бы расслабляется. И тогда «тыловые крысы», избежавшие этого рыцарского подъема, начинают ставить под сомнение и целесообразность войны, и героизм ее участников, отодвигая их в тень, а то и подвергая опале. Только из новейшей истории можно привести массу примеров такого отношения. Блюхер, Тухачевский, Егоров репрессированы. Жуков сразу после Великой Победы был дискредитирован, а потом и вовсе отстранен от активной государственной деятельности. А какому глумлению подвергаются «афганцы» («мы вас туда не посылали»), «чеченцы» («убийцы, насильники, разбойники»), да и все ветераны Вооруженных сил («красно-коричневые»). Верх вновь берут женские начала, а это все новые и новые «женихи», как у той Пенелопы, вот только Одиссей слишком уж затягивает свое возвращение. «Долго запрягает» — как говорят о русских.

А не те ли «женихи», в очередной раз воспользовавшись помощью предателей из числа стражников, горничных, приближенных Пенелопы — России, ворвались в ее усадьбу и бесчинствуют. Бесчинствуют вот уже десять лет бурбулисы, чубайсы, швыдкие, березовские, абрамовичи, лесины, дерипаски, аликперовы, бендукидзы — «имя им легион». Как и в Великую Отечественную войну, против русского народа идут носители знаковых фамилий: кохи, мюллеры, рейманы, грефы.

А если исходить все-таки из предположения, что национализм все больше и больше завоевывает умы народов мира, что национализм предопределяет поведение людей, то чьи интересы, интересы какого народа будут отстаивать Аликперов, возглавляющий азербайджанское землячество в России, Березогусинские, образовавшие две альтернативные версии еврейской консолидации русских евреев, Абдулатипов — одна из центральных фигур Конгресса народов Северного Кавказа? Русских? Нет! Они будут отстаивать интересы своих народов, как отстаивали их недавние апостолы пролетарского интернационализма Алиев, Каримов, Назарбаев, Снегур, Шеварднадзе. И это правильно, ибо сказано: «Возлюби ближнего, как самого себя». А ближний — это брат, брат родной и брат — «седьмая вода на киселе», соплеменник, представитель твоего народа. Мне могут возразить: «Но у нас ведь есть гарант Конституции». Увы, наши гаранты, как Первый, так и Второй, мне больше напоминают великих князей московских, получивших ярлык на княжение, но не из Орды, а с Капитолия, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Россия-Пенелопа продолжает невеститься, а Одиссея все нет и нет.

В благополучные времена, времена молодости, мира и достатка, мы — беззаботные, а иногда и неблагодарные дети своих родителей, своего народа — предаемся удовольствиям, увлечениям, свойственным той атмосфере, в которой пребывает более-менее преуспевающее общество, порхая бабочками или кружась шмелями, срывая удовольствия. Не особо задумываясь, мы меняем увлечения, пристрастия, компании, друзей, партнеров. С «жиру» появляются страстишки, губящие тело и растлевающие душу.

Авторитетами для нас в этот период времени являются не родители, не братья с сестрами и даже не товарищи по институту или трудовому коллективу, уже имеющие внутреннюю психологическую установку на добросовестную работу и правопослушное поведение, а неформальные лидеры, неизвестно откуда появившиеся в нашей жизни, за неординарностью мышления которых можно легко рассмотреть душевную пустоту, прикрываемую фанаберией, за оригинальным же образом жизни — пороки, противоестественные страсти, за которыми маячат силы зла. Эти лидеры осознают свою порочность и пагубность своего влияния, но такова уж психология падших ангелов, получающих удовольствие от того, что они еще кого-то затащили в свое болото. Не замечаем только мы, отмахиваемся от родителей и неравнодушных к нам людей, пытающихся поставить нас на путь истинный, отталкиваем, а то и бьем по «руке дающего». Рано или поздно наступает прозрение, и мы осознаем, что нет никого роднее матери, ничего милее отчего дома, надежнее брата. И дай Бог, чтобы это прозрение наступило для нас еще до того момента, после которого мы уже не сможем ни покаяться, ни простить, ни исправиться, ни получить прощения.

Воспитанные на марксистско-ленинской философии, ставящей общественные интересы выше личных, мы, после официальной и обязательной деполитизации государственной службы и многих сфер общественной жизни, сначала с некоторой опаской, а потом с интересом и даже какой-то увлеченностью начали знакомиться с теми знаниями, которые вырабатывало человечество еще до исторического материализма, а проще — с христианским учением, православием. И если первая заповедь «Возлюби Господа своего превыше всего» у нас, привыкших к внутрипартийной дисциплине, не то что не вызывала внутреннего протеста, а, напротив, заполняла вакуум, образовавшийся в нашем возмущенном разуме и мы из знаменосцев стали превращаться в «подсвечников», то вторая заповедь нас обескуражила, ибо в ее редакции явно прослеживалось поощрение к эгоизму и себялюбию. «Возлюби ближнего, как самого себя». Каково?! Получается так, что сначала полюби себя, определи глубину этого чувства, а потом этой же мерой отмерь и ближнему своему. Да с такими мыслями не только в Царствие Небесное, а и в «Медвежью» партию-то не примут, подумалось вначале. Однако потом подспудное чувство нежной любви к самому себе стало выползать из потаенных глубин личной бездны и начинало просачиваться в сознание. Ты еще какое-то время сопротивляешься, но тебе все больше и больше хочется переключиться на игру в поддавки, и в какой-то прекрасный (а может, и не прекрасный) момент происходит падение. Падение с облаков на грешную землю. Я хочу себя любить и уже люблю, а как же иначе, ведь все, что происходит со мной, дается мне в моих ощущениях, через рецепторы моего собственного организма. Я хочу есть, и это мое «хочу» проявляется через чувство голода, посасывание и спазмы в желудке. Мои мысли и действия заняты поиском съестного. Обнаружив его, я начинаю думать, как его приватизировать: заработать, купить, украсть, отнять, выпросить. Способ моего поведения будет зависеть от уже сложившегося образа действий, обусловленного моим физическим состоянием и моими внутренними установками, иными словами — уровнем моего воспитания. Чем выше и лучше мое воспитание, тем меньше вероятность, что я в добывании пропитания нарушу христианские заповеди и правила человеческие. Уйдем от крайних ситуаций, называемых иногда вопросами «жизни и смерти». Не дай Бог оказаться перед таким выбором и увидеть бездну своего весьма вероятного падения. Тем не менее если я нахожу себе пропитание, то стараюсь выбирать кусочки послаще и попрожаристей. Но не хлебом единым жив человек. Представься нам случай, и мы всегда будем занимать лучшие места в зрительном зале, а не на галерке за колонной; в самолете мы бы разместились там, где меньше беспокоит гул двигателей, где меньше трясет и где есть куда вытянуть ноги. А выбор одежды, обуви? Мы же не берем первое попавшееся, а стараемся подобрать и модель, и цветовую гамму, и качество материала. А как мы огорчаемся, если видим идентичное на других и, не дай Бог, сидящее лучше, чем на нас.