Ольга Киреева - Наследство Ильича из Шушенского

Ольга КИРЕЕВА

НАСЛЕДСТВО ИЛЬИЧА ИЗ ШУШЕНСКОГО

Cексуальные скандалы в политической среде стали довольно привычным явлением. Никого сейчас, пожалуй, не удивишь любовницей Черномырдина или побочным сыном Бориса Николаевича. Но история, которую совершенно случайно услышали мы во время командироаки в Восточную Сибирь, стала своего рода шоком даже для нас, ко всему привычных скептиков-циников. "А вы знаете, что у нас тут живет правнучка Владимира Ильича?" - гордо сообщили нам коллеги из газеты "Вечерний Минусинск", после небольшой порции чая за знакомство. "Какого Владимира Ильича?" - не сразу поняли мы. "Того самого, Ульянова, который отбывал ссылку в нашем Шушенском!" - объяснили нам, непонятливым. "Да как же! Он ведь с Надеждои Константиновной в Шушенском жил. Да и... детей, говорят, у него не могло быть". - "Ну, Надежда Константиновна, положим, к нему приехала только через год. А насчет детей... - коллеги переглянулись. - Записывайте адрес Наташи. Правнучки той самой. Вообще-то мы о ее прабабушке уже писали лет десять назад, когда гласность была в самом разгаре. Но на нас тогда в областном комитете партии так зашипели! Весь тираж ликвидировали. Это в Москве все позволено, а у нас тут только недавно стали отказываться от коммунистических догм. Но все равно тогда многие успели прочитать, так что история для наших мест довольно известная. Наташа, правда, просила особо ее не афишировать. Это для вас она - сенсация, а для нее - семейная драма..." Честно говоря, мы шли к правнучке с некоторой опаской. Мало ли желающих породниться с великими! Андрей Разин, например, называл.себя племянником Горбачева. А вдруг и тут схожая ситуация? Сомнения развеялись как-то сами собой, когда в дверях обычного полудеревенского домика, каких много на окраинах небольших городов, появилась Наташа. Светлые соломенные волосы, слегка вздернутый носик, не копия, конечно, но... "Похожа!!" - первое, что подумали. К нашим расспросам Наташа отнеслась поначалу настороженно, а ее мама Ольга Владимировна, внучка "той самой" женщины, - поначалу вообще отказывалась с нами говорить. Но слово за слово... Десять лет назад, когда в местной газете появилась статья с воспоминаниями бабушки Полины, им пришлось нелегко. Власти не ограничились уничтожением тиража. Всю семью Подберезовых вызывали в местные "органы", требовали, чтобы выкинули они эту блажь из головы. Мало ли что "полоумная старуха" могла наговорить перед смертью! "Полоумная" же старуха, дожившая, кстати, до ста пяти лет, раскрыла свою тайну вовсе не перед смертью. А скорее после нее. "Накануне Олимпиады это было, осенью 79-го года, - вспоминает Ольга Владимировна. - Пошла баба Поля в огород... Ей было в ту пору девяносто восемь, но шустрая была. Все в огороде копалась. А тут ушла... и нету. Выходим, глядим - лежит она между грядок. Не дышит. Думали - отмучилась. Но нет, два дня на кровати пролежала между жизнью и смертью, а потом вдруг - в пятницу это было, петухи сильно утром кричали, - поднялась и пошла топить печку. А вечером позвала меня и говорит: "Не могу я просто так уйти, правду вам не сказав. Не отпускают меня... Все, кто знал жизнь мою, давно ушли. Родители да муж мой покойный, Николай. Володе-то, сынку, я никогда не говорила, кто его родитель, чтобы душой он не мучился. Он ведь Николая отцом знал и шибко его любил. Да и Николай не велел никому сказывать, не хотел портить жизнь мальчонке! Это ж какое дело..." Долго она меня готовила... А потом как сказала... Я поначалу подумала: умом тронулась бабушка после перенесенной клинической смерти. Но уж больно складно она все рассказала, да и потом... слышали мы раньше о какой-то таинственной истории, связанной с нашей бабой Полей. Как ни скрывали ее родители правду, а слухи-то тогда по Шушенскому ходили... А еще когда стала она рассказывать про Владимира, не про сына, а про того... старшего, такая нежность в ее словах звучала, и блеск в глазах какой-то почти девичий... И говорила она о нем не как принято, не как о вожде и так далее, а как... об очень близком и хорошо знакомом человеке".

На всякий случай утром следующего же дня Ольга записала бабушкину исповедь в общую тетрадь. Мало ли зачем потом понадобится. Тетрадь, которую нам показали, искали недолго. Хранилась, видно, бережно. Обложка слегка потерлась на сгибе, но листы, исписанные убористым почерком, совсем не замусолены. Пользовались ею нечасто. Да и зачем? Ольга Владимировна помнит рассказ бабы Поли слово в слово.

Молодой Владимир Ульянов, когда прибыл в Шушенское в мае 1897 года, не сразу поселился в доме Зыряновых, как это принято считать. Зырянов был зажиточным крестьянином, ему с ссыльного навар не велик. А несколькими домами ниже по улице жила середняцкая семья Бондаревых. Хозяин и попросил в волостном управлении, чтобы нового ссыльного поселили у него: ссыльный должен был хозяину платить за постой 4 рубля (корова тогда стоила 2). Волостное управление пошло навстречу. Выделили поселенцу лучшую комнату - с отдельным входом. Детей у Бондаревых было много: мал мала меньше. Полинька была старшей, в ту пору шел ей шестнадцатый год - в самом цвету девица. "Веселый он был, Владимир Ильич, глаза такие лучистые, улыбчивый, светлый", - рассказывала баба Поля. И очень умный. Таких умных да начитанных Полинька никогда прежде не встречала. "Он мне книжки разные читал. Посадит, бывало, на сундук в углу и спрашивает: "А знаешь ли ты, Полинька, о таком писателе - Льве Толстом?" Я, конечно, головой мотаю... А он засмеется и говорит: "Будет тебе, Полинька, книжка". Через неделю зовет и достает с полки тонюсенькую такую книжечку - "Азбука для детей" Толстого. "На, - говорит, - читай!" И опять смеется. Он их для меня специально в Минусинске заказывал". Книжечки эти, в картонных обложках, с пожелтевшими страницами, хранила баба Поля всю жизнь на дне комода, подальше от людских глаз. Потому что на одной из них, той самой "Азбуке для детей", есть надпись знакомым всем почерком: "Мир велик и интересен. Чтобы узнать его, надо учиться. Учись, Попинька!". "Как мне баба Поля книжки показала, совсем я ей поверила, - говорит Ольга Владимировна. - Там их было штук пять: "Сказки Пушкина", рассказы Чехова, басни Крылова и почему-то "Антидюринг" Энгельса". Представьте себя на месте двадцативосьмилетнего парня, который, физически наголодавшись в тюрьме (перед ссылкой просидел 14 месяцев), попал в дивный, благословенный край. Душистая весна, здоровое питание - баранина и щаньги, сибаритский образ жизни (официально ему было запрещено работать) толкали его на плотное общение с крестьянами. В воспоминаниях его сестры, Анны Ильиничны, говорится: "Кроме компании ссыльных... он интересовался и жизнью местных крестьян, из которых некоторые помнят его и до сих пор.