Надежда Крупская - Дошкольное воспитание. Вопросы семейного воспитания и быта

В своих статьях о детском языке Чуковский приоткрывает завесу над тем, как овладевают языком и творят его маленькие дети. На детях, пожалуй, вскрыть процесс словотворчества легче, чем на взрослых. Связь между словотворчеством ребенка и его переживаниями вскрывается у К. Чуковского. Чуковский внимательно вслушивается в язык детей, отмечает все мелочи. Правда, предмет его наблюдений — городские ребята из интеллигентской среды; дети рабочих, дети крестьян не попали в поле наблюдения Чуковского, но и тот материал, который дается, уже наталкивает на определенные методические выводы, указывает на то, как надо помогать малышам овладевать языком. У малого ребенка еще не дифференцированы до конца реакции, одновременно выливающиеся в движении, выкриках, интонации, словах, мимике. Ребенок выражает свои чувства сразу всеми этими способами: выкриками, пляской. Его интересуют еще не слова, даже не их смысл, его интересуют пока в большей мере слоги, их сочетания, которые он выкрикивает, поет, прискакивая, бегая, махая руками. Ему необходимо как-то сочетать свои движения со своими выкриками, отсюда потребность в ритме. Все это хорошо показано у К. Чуковского. И вот педагог должен сделать вывод: пока ребенок не владеет еще как следует речью, надо дать ему всласть болтать бессмыслицу, ибо для него это такая же учеба, как и большинство естественных детских игр. С другой стороны, было бы вредно для развития ребенка искусственно навязывать ему всякую звучную, ритмическую бессмыслицу, задерживать его внимание на ней. Поэтому переполнять ими детскую литературу, заслоняя этими стихами все остальное, крайне нецелесообразно.

В статье «Экикики» у Чуковского навязчиво повторяется сравнение детских стихов, сопровождаемых прыганьем, маханием руками, хлопаньем в ладоши, радостным настроением, возбуждением, с экстазом, шаманством, с хлыстовщиной, с вакханалиями.

Может быть, до известной степени эти сравнения правильны: у первобытных народов — и это надолго остается у слоев, живущих в особенно тяжелых, полудикарских условиях — язык беден, не дает возможности выразить свои переживания, свои чувства словами, и на помощь слову привлекаются выкрики, интонация, движение, жест. Интересно с этой точки зрения поглубже исследовать слои населения, среди которых существует шаманство, хлыстовщина и пр. У нас часто, изучая сектантские движения, отрывают это изучение от изучения быта, труда, всех условий жизни охваченных сектантским движением слоев. Это никуда не годится. Надо изучать корни разных видов сектантства.

Сравнение ребячьих способов выражать свои переживания со способом их выражения у первобытных народов или отсталых слоев у автора не обосновано, а его экстатическое повторение этого сравнения может подать повод к обвинению его в том, что в слове и стихотворчестве малых ребят он видит выражение каких-то присущих ребятам религиозных инстинктов, что ли. Это неверно, по-моему. Такого утверждения нет. Особого внимания заслуживает описание стихов, сложенных малышами в помощь своему детскому труду (ношению ведра с водой).

В последней статье «Лепые нелепицы» Чуковский развивает мысль, что многие нелепицы, являются для малышей своеобразным закреплением полученных ими познаний, своеобразным образным «доказательством от противного», как говорится в математике. Малышом окружающий мир еще так мало познан, что ему доставляет бесконечную радость освоение того факта, что человек не может ехать верхом на комаре. Это радует его в такой же мере, как ученого, открывшего какой-нибудь величайший закон развития, радует наблюдение над фактами, подтверждающими эту теорию. Тут мы подошли вплотную к вопросу о сказке. Одно дело сказка как прием художественного творчества. Я считаю, что современным детским писателям надо изучать и изучать народную сказку, ибо там они могут почерпнуть массу приемов образно, художественно, близко и понятно ребенку отображать действительность. Но одно дело сказка как прием, способный сделать ребенку, читателю или взрослому слушателю сказки понятней, яснее ту или иную реалистическую мысль, тот или иной реалистический факт, а другое дело сказка как средство туманить сознание ребенка, возбуждать в нем те настроения и чувства, с которыми надо всячески бороться. Сказка вредна не как художественный прием. Вредно содержание большинства сказок. Вредно в «Крокодиле» не то, что там много «лепых нелепиц», а то, что содержание этой сказки таково, что она навязывает ребенку политические и моральные взгляды весьма сомнительного свойства. К языку ребенка Чуковский умеет относиться с тем вниманием, которое этот язык заслуживает. Вышеназванные его статьи, если отбросить некоторые скоропалительные обобщения, являются как-никак куском живой педологии, которая так нужна сейчас педагогу. Но наблюдать, как складываются у ребенка общественные инстинкты и мировоззрение, так же внимательно и бережно относиться к этой стороне детской психологии, как относится он к языку ребенка, Чуковский не умеет. Те чувства и те взгляды, которые он старается привить ребятам в «Крокодиле», вредны. Одно хорошо. Они не созвучны с мировоззрением громадного большинства современных ребят, они малопонятны детям рабочих и крестьян. Это значительно их обезвреживает.

1929 г.

Было время — лет десять тому назад, — когда работницы и крестьянки боялись детсадов и детплощадок: одни говорили — ребят будут брать в Красную Армию, другие думали — будут их там клеймить и т. д. и т. п.

Теперь не то, теперь работницы и крестьянки рады отдавать детей в детсады, жаль только — не хватает их. Берут в детсады детей лишь самых беднейших работниц — беднячек и батрачек. Завод в несколько тысяч рабочих, а детсад на 60 человек.

Недавно одна орехово-зуевская работница говорила мне: «Моего ребенка не берут — говорят, ты можешь няньку нанять. Не в том дело. Я хочу по-новому своего ребенка воспитать. Что же, я няньку-девочку найму, она что знает — ей самой учиться надо. Я охотно заплачу, только бы приняли».

Зная, что так думает большинство матерей, а в то же время зная, что никаких ассигнований особых на дело народного образования нет, отдел народного образования в Саратове придумал следующее.

Саратов у них разделен на участки; один участок они решили хорошенько обследовать. Взяли участок, в котором живет 157 семей разной степени достатка, разных занятий, и устроили там при одном доме «бюро по устройству детсадов». Бюро приглашало каждую мать зайти в бюро и потолковать. Толковали, как можно сообща, в складчину устраивать детсады. Каждая мать высчитывала, что она может дать: прокормить ребенка дома ей стоит столько-то; если бы ребенок был в детсаду, у нее освободилось бы столько-то времени, она бы могла за это время сделать то-то и то-то; два вечера у нее свободны, она охотно в эти дни взяла бы пошить ребятам детсада переднички. Другая высчитывает, сколько через два месяца она сможет платить, а пока она могла бы вот из имеющегося у нее запаса овощей уделить в детсад на питание детей столько-то и т. д. и т. п. «Бюро по устройству детсадов» сумело расшевелить инициативу матерей. Оно собрало матерей, провело с ними беседу о детсаде, сводило некоторых из них в существующие уже детсады Саратова, чтобы они посмотрели, как дети учатся в детсадах жить и играть организованно. Бюро обсудило с родителями, как устроить детсады попроще, подешевле и вместе с тем поуютнее, поудобнее для детей. Когда подсчитали, во что обойдется обслужить поголовно всех ребят-до-школьников этого участка детсадами, вышло — не хватает 50 рублей. Тогда обошли те семьи, где нет ребят дошкольного возраста. Оказалось что весь участок так уже воодушевлен дошкольным строительством, что многие из тех, у кого детей дошкольного возраста нет, охотно пошли на то, чтобы делать взносы, и 50 рублей в месяц были собраны с излишком.