Надежда Крупская - Библиотечное дело. Избы-читальни. Клубные учреждении. Музеи

Теперь вопрос об единоличном и об обобществленном труде. Раньше приходилось видеть, как крестьянка, если у ней мужа нет, пашет и валится в изнеможении, а помощи ей никто не оказывает. Недавно мне одна крестьянка рассказывала (она работница Ленинграда) о том, что когда рабочему трудно, то ему помогают все остальные, а в деревне каждый сам по себе. Она рассказывала, как она начала обрабатывать поле с десятилетним сыном. «Мы мучаемся, мучаемся, все кончат пахать, проходят мимо, хоть бы один помог». Вопрос о труде индивидуальном и труде общественном на основе взаимопомощи также очень важен. Если все будут думать, что каждый за себя, а бог за всех, то к новому быту мы не перейдем, и старый изжит не будет, какие бы хорошие законы мы ни писали. Конечно, из моих слов нельзя делать вывод, что я против тех законов, которые ограждают права женщины и ребенка. Конечно, я за это, но необходимо, чтобы в быту изживались старые формы труда и старые формы взаимоотношений. Только тогда можно будет продвинуться и в смысле бытовом вперед.

Я уже коснулась отчасти вопроса о переживаниях, о психологии человека, который привык думать только за себя. Если мы возьмем деревенскую бедноту, крестьянку, то такая психология у нее до сих пор есть. Крестьянка так прикреплена к дому, что другой раз не успевает побывать в соседней деревне. Я знаю пятнадцатилетнюю девочку, которая не была в деревне, отстоящей от них на три версты. Я ее спрашиваю: «Почему ты не ходила?» — «Да я вот с маменькой дома все». Вот этот мелкий собственнический инстинкт, когда каждый за себя, страшно действует на женщин и на ребят, обособляя их от всего остального и создавая у них ограниченное мировоззрение. Дальше своего хозяйства человек ничего не видит. Как отдых понимается? Посудачить с соседкой, перемыть у другой соседки все косточки — это отдых. Отдых, который поднимал бы человека и расширял бы его горизонт, — к этому мы только начинаем подходить. К общественной работе женщина также только начинает подходить.

Тут был съезд работниц и крестьянок. Там многому можно было поучиться. Там говорили о том, как новый быт проникает в деревню. Особенно интересно было высказывание крестьянок о том, как общественные отношения проникают в новый быт. Крестьянка Тамбовской губернии говорит: «Я ему говорю: дорогой товарищ муж, ты об этом деле как думаешь?» Не знаю, кто десять лет тому назад так говорил: «Дорогой товарищ муж, как ты об общественном деле думаешь?» Новый быт и общественная работа тесно связаны одно с другим. Новый быт означает постепенную замену единоличного труда коллективным трудом, означает втягивание женщины в работу. Сдвиг у нас очень большой, но думать, что это сделается само собой, не приходится. Съезд работниц и крестьянок заставил каждого очень много подумать. Рассказывают, что крестьянки участвуют в выборах, а сидевшая рядом со мной женщина говорит: «Пошла одна женщина на выборы, поторопилась печку закрыть раньше времени (а муж и дети на печке спят). Пришла, а все насмерть угорели». Это произвело большое впечатление на деревню, говорили, что вот пошла на собрание, а мужа и детей уморила. Конечно, это исключительное явление, но и тут старый быт с новым переплетается.

Новый быт неотделим от общественной жизни, и поскольку имеется общественная жизнь, постольку имеется новый быт. Надо только помнить, что нам еще много над этим придется поработать. Эти кружки домоводов — только первый шаг в этом направлении. Не надо думать, что наши домоводки все переймут от швейцарок, немок и пр. Но не это и наша цель. Наша цель — создать женщину-общественницу, помочь ей создавать новый быт, новые отношения, чтобы быт не удерживал новую растущую жизнь, чтобы мертвый не держал живого. Кружки домоводок — это тоже знамение новой общественности, которая создает нового человека. Позвольте вам пожелать успеха в работе вашего кружка, позвольте пожелать, чтобы вы более энергично боролись со старым и создавали новый быт, который поможет росту новых человеческих взаимоотношений.

Меня тут товарищи упрекали, что я об антирелигиозниках, о библиотекарях-передвижниках ничего не говорила, о молодежи не говорила. Я должна сказать, что я не говорила потому, что иначе мне еще два часа пришлось бы говорить. Скажу только, что это неразрывно связано со всем бытом, а говорить сегодня об этом подробно не могу.

Относительно религии скажу, что во время военного коммунизма было так, что насильно срывали иконы и чуть ли не хотели их расстрелять. Теперь это пошло иначе, и мы видим, что там, где быт, и женский быт в особенности, тяжел, там мы видим возрождение религиозных верований. Я хотела бы подчеркнуть такую вещь. Конечно, религия покоится на темноте, на неверном представлении об окружающем мире. Это приходилось и в прежние времена отмечать, когда приходилось иметь дело с рабочими. Тут вопросы о религии выступали очень резко. Помню, как один рабочий на уроке географии мне рассказал все о движении Земли и т. д. «Только, знаете, — говорит он, — это все господа выдумали, что Земля движется вокруг Солнца и т. д. Мы не за господами пойдем, а будем в бога верить». Тут сказалось недоверие к господствующим классам. О том, что духовенство правящим классам служит, это не все знали. Особенно не знали этого о сектантстве, которое часто против правительства боролось.

Мы должны учитывать то, что голой агитацией мы очень мало можем сделать. Когда приходилось в Галиции с крестьянками в горах разговаривать, приходилось слышать такие речи: «Всю неделю живешь в горах, а придешь в церковь — народ увидишь. Всю неделю думаешь о ребятах, телятах и т. д., а в церкви о другом подумаешь». Это то, чего они добиваются — чтобы не вечно о ребятах, телятах и горшках думать. Если мы возьмем религию католическую, то надо сказать, что она давала довольно много ярких переживаний. Например, музыкальные переживания. В оперу крестьяне в Польше не попадут, а в церкви они слышат оперных певцов. И наше духовенство идет теперь на это. Село Павлово приглашает оперных певцов из Москвы для пения в церкви. Религия также показывает и сценическое искусство, в особенности католическая религия. Все богослужения носят театральный характер. Таким образом религия удовлетворяет потребности в общении, в искусстве и в других переживаниях. Борьба наша должна быть такой, чтобы давать все это вне церкви, другим путем — через кино, через радио. Это могучее средство отвлечения от церкви, от религии. Я получила как-то письмо из Ленинградской губернии о том, что к финнам приезжают сектанты и устраивают радения в избах-читальнях. Писали, что надо это запретить. В ответ на это письмо я запросила, ставит ли изба-читальня лекции на финском языке, ставится ли кино и т. д. Оказалось, что нет. Потом пришлось побеседовать с антирелигиозниками. Они говорили, что в день, когда приезжали сектанты, они ставили кино и отвлекали от сектантов. Дать искусство, в котором потребность очень велика, — это тоже значит бороться с религией. Но не только слушать и видеть, надо дать возможность и самому участвовать во всем этом. Надо устраивать хоры, устраивать танцы и т. д. Конечно, если мы никак не ставим политпросветработу, если мы не ставим ни спектаклей, ни кино и т. д., мы не удовлетворяем естественных потребностей массы, и она ищет удовлетворения там, где привыкла раньше его искать. Чистой агитацией ничего не дашь. Потребность вырваться из ежедневной серости слишком велика. Если мы не пойдем на формы пропаганды, о которых я говорила, на формы, близкие массе, и особенно женской массе, то мы оттолкнем массу к религии.