Лев Прозоров - Кавказский рубеж. На границе с Тьмутараканью

Пройдя — замеченным или нет — во дворец правителя, «Балду» направился к ширваншаху. Раскидал телохранителей, пытающихся защитить господина, нагнал удирающего завоевателя и огрел топором по затылку. Кстати, выбор оружия тоже вряд ли случаен. Помните, читатель, мы говорили о том, что русы не использовали топор против равного, достойного противника — только против зверя на охоте или взбунтовавшегося смерда? Рус не просто нанёс удар — он выразил своё отношение к восточному деспоту и интригану, добивающемуся своего чужими руками и бегущему от открытой схватки. После этого повернулся и ушёл из Дербента. Уйти ему тоже никто не смог — или не захотел? — помешать. Ширванцы увезли раненого (не иначе, под чалмой ширваншаха Мохаммада ибн Ахмада прятался стальной шлем, раз он был всего лишь ранен ударом топора по голове!) в родной Ширван, за ним ушли и войска. Вскоре в Дербент вернулся эмир Маймун. Тихо вернулся он во дворец предков, тихо встретил прежнего повелителя Дербент. Город и его владыка с обоюдного безмолвного соглашения делали вид, что ничего не произошло. Через два года скончался интриган Мохаммад ибн Ахмад аль Азди: если вспомнить, что он выступал посредником ещё между Святославом (или его людьми) и беглыми хазарами, то понятно, что владыка Ширвана был глубоким стариком; да и удары топором по голове даже укрытой шлемом, никому не прибавляют здоровья. На Дербент он больше не покушался — наверняка у седобородого властителя начинал чесаться шрам на затылке при одном взгляде на Север. И эмир Маймун бен Ахмад бен Абд аль Малик окончил своё царствование в покое и, может быть, успел услышать первые рубай Омара Хайама, которые наверняка бы понравились ему — человеку, искренне любившему мирские блага, но и повидавшему в жизни достаточно, чтоб временами задумываться об их непостоянстве.

Русов рядом с ним не было. Не было уже тогда, когда он въехал в Железные Ворота и стражники в чалмах поверх остроконечных шлемов склонили перед ним головы, будто последних пяти лет просто не было. Они тоже вернулись. Их дом горел, их земля звала верных чад своих богов, и морские волны выкидывали на берег приплывшие с Севера по рекам изуродованные святотатственной секирой кумиры. Они вернулись. И очень долго Кавказские горы не слышали звона русского оружия и шагов русских воинов. Лишь полтысячи лет спустя, в стремительно наступающую эпоху пороха, первые ватаги ушкуйников и казаков станут появляться здесь. И ещё четыре столетия понадобится, чтобы вслед за разбойниками пришли воины и Русь вернулась на свой кавказский рубеж.

Из книга в книгу кочуют рассказы о том как с крещением Русь вошла-де в число культурных и цивилизованных народов. О том, что после крещения-де на неё и на русов стали смотреть не как на варваров, а как на равных себе окрестные христианские страны и народы. Честно говоря, нельзя сказать, чтобы на языческую Русь смотрели без уважения — в немецком Раффельштеттенском торговом уставе 904 года не заметно утеснений русским купцам. Арабы, как мы видели, пишут о языческой Руси с немалым почтением. Государей русов во всём мире именуют королями, царями, а то и «хаканами»-императорами.

Так, значит, после крещения это уважение должно было усилиться?

Но вот что пишет в середине XI века Михаил Пселл: «Это варварское племя всё время кипит злобой и ненавистью к ромейской державе и, непрерывно придумывая то одно, то другое, ищет повода для войны с нами» (Хронография, Зоя и Феодора…, XCI). И ведь пишет православный византиец, коему бы сам Христос велел уважать братьев по вере! Уже полвека прошло с того момента, как по киевским улицам, по грязи и лошадиному помёту славяне проволокли золотоусый кумир Бога Побед, с именем которого их отцы и деды брали Бердаа, Итиль, Саркел, осаждали Царьград. И что же? «Варварское племя».

В византийских владениях на юге Италии, в древнем соборе города Торичелло, построенном византийскими зодчими в XII веке, на фреске Страшного Суда, под ногами Сатаны, сидящего на троне, торчат из «озера огненного и серного» женские головы с косами, мужские — с усами и чубами на бритых головах. Прошёл не один век с крещения Руси, но в глазах византийских «братьев» — Торичелло, кстати, стоит на землях, которые византийцы отстояли от сицилийских норманнов и мавров только благодаря присланным православными русскими князьями дружинам — проклятый «народ Рос» так и остался бесовским отродьем, которому место только в преисподней.

Да что удивляться — вспомним, как через век после крещения Болгарии князем Борисом император Восточного Рима, Никифор Фока, кричал на болгарских послов, называя их грязным, жалким и низким во всех отношениях племенем, а их православного царя, Петра Сурсувула, «варваром, кутающимся в шкуры и грызущим сырые кожи».

Бездна уважения, не так ли, читатель?

Может быть, нас стали уважать западные христиане? Да… Византия хотя бы не в силах нападать на Русь — силёнки у издыхающей империи были уже не те. А западные «братья по вере» просто регулярно навещали нас с «братскими» визитами, свидетельствую уважение обретённым братьям во Христе, — поляки, мадьяры, шведы, тевтонцы, снова поляки… Титмар Мезербургский брезгливо замечает: мол, Владимир, приняв христианство, не украсил его. «Русские такие христиане, что от их христианства самого дьявола тошнит», — заметит впоследствии кто-то из Тевтонских братьев-крестоносцев.

А арабский историк Марвази, как и Титмар, младший современник крещения Руси, описал прежние нравы и обычаи русов, тех самых русов, что когда-то вихрем пронеслись над Каспием, год сидели в Берда, расшвыривая подходящие к городу мусульманские полчища, тех, к кому взывали за защитой санарийцы и Дербентский эмир Маймун, завершает:

«Когда они обратились в христианство, вера их притупила их мечи, двери добычи закрылись перед ними, и они вернулись к нужде и бедности, сократились у них средства к существованию».

О, конечно, легко сказать, что араб выдаёт желаемое за действительное. Да вот только всё, что мы знаем об этой эпохе, подтверждает не сказки наших учебников о небывалом-де взлёте русской культуры и государственности после крещения, а как раз грустный рассказ Марвази.