Андрей Буровский - Человек будущего

Что все же конец мой — он еще не конец,

Конец — это чье-то начало.

В. Высоцкий

Но ведь тогда рано или поздно придет поколение, которое вообще не сможет жить! Что же, пришел конец человечеству?!

В определенной степени да, пришел. Ученые спорят не о том, настанет ли конец биологическому виду homo sapiens, а именно о том, сколько именно ему осталось. Крайние мнения расходятся, но не очень сильно: от 20 до 50 поколений. Если детей станут заводить так же поздно, как сегодня, то сапиенсам осталось не так уж мало — от 600 до 1500 лет.

А самое главное — если обойтись без вскрикиваний и бабьих заламываний рук, что означает реально — «конец человечества»? Это означает — конец того человечества, которое мы знаем и к которому принадлежим.

Когда умирал король Франции, это было грустно, но вместе с тем значило — появился новый король, не обязательно хуже. «Король мертв — да здравствует король!» Погрустить — естественно, особенно если прежний король вызывал уважение и любовь. Но вот он — новый монарх! «Да здравствует король!» — и сотни людей опу скаются на левое колено, простирая руки к будущему королю... иногда — юноше, даже подростку.

Вымирает биологический вид? Но тут же появляется другой.

Да здравствует новый вид людей!

Вопрос: а что может прийти после нас?

Успех — это когда из каждой неудачи выходишь с нарастающим оптимизмом.

У. Черчилль

Всю историю человечества только абсолютное меньшинство имело такую роскошь, как:

— богатство;

— образование;

— право выбирать свою судьбу.

Три тысячи лет назад эти роскошные вещи имели только цари и ближайшее окружение царей.

Две с половиной тысячи лет в Греции и в Риме имело уже 1—2% населения.

В начале XIX века, когда Пушкин был маленьким мальчиком, в Европе таких людей было 5—6%, а в России - 2-3%.

К началу XX века богатых, образованных и свободных стало уже больше — 10—20% — в самых богатых странах мира того, порядка 5% населения в России.

В наше время средний класс составляет 60—70% населения Европы, и не меньше 20—30% населения России.

Что это значит? А то, что сегодня МНОГИЕ, в некоторых странах даже БОЛЬШИНСТВО, имеют то, что в старину не имел никто или имели единицы.

Исключение сделалось правилом, привилегия стала нормой, крохотное меньшинство превратилось в решающее большинство.

После 1945-го, и особенно после 1991 года большинство людей живут в условиях, которые резко отличаются от условий существования всех поколений, которые жили на Земле до этого.

Отличаются до такой степени, что весь мир, существовавший до нас, становится чем-то вроде колоссального музея — интересного, но имеющего к нам не очень бол ьшое отношение.

Все города Земли, стоящие на своем месте хотя бы несколько веков, сегодня устроены очень просто: есть исторический центр, который в несколько раз меньше всего города. И есть колоссальное пространство остального города, застроенное многоэтажными домами или особняками. В этом пространстве не так просто ориентироваться, а если город большой, без карты и путеводителя не обойтись.

Иногда в Старом городе вообще запрещено ездить на автомобилях или их число ограничивается — как в Таллине. Тогда особенно хорошо видно, что это не просто часть города, а музей исторического прошлого.

Если Старый город сам по себе огромен, как Петербург, Берлин, Краков или Франкфурт, вы так легко не сделаете его музеем. В таком Старом городе ездят, работают, он далеко не похож на залы музея. Но разделение на Старый город и на новостройку всегда есть — даже если оно не официальное. А над крепкими старыми домами из камня и кирпича в отдалении высятся громадные сооружения цвета слоновой кости — бетонные новостройки.

Из их верхних этажей Старый город виден особенно хорошо.

В Старом городе легко поселялись еще до войны и сразу после Второй мировой войны... А потом города так разрослись, что жилье в Старых городах быстро превратилось в дефицит.

Тут бывают и парадоксы — в Петербурге старые дома часто ветхие, а квартиры в них не соответствуют стандартам XXI века. И жилье в них порой стоит меньше, чем в новостройках. Но границы исторического Петербурга и города, выросшего после Второй мировой войны, разделяются очень однозначно.

Старый Петербург — город никак не музейный. Но в нем много домов, которые объявлены памятниками культуры. Идут годы, и таких домов становится все больше и больше. Никому не позволят вести строительство, которое нарушит целостность ансамбля Старого Петербурга или его внешний облик.

Не музей... Но все же что-то похожее.

После Второй мировой войны Варшава лежала в руинах: каменная пустыня, и в ней — ни одного целого дома. Варшавяне отстроили Старе Място — то есть Старый город — по картинам старых мастеров, по старым планам и по воспоминаниям уцелевших жителей города. Новостройка? Да... Но в то же время — и настоящий Старый город!

Так же восстанавливали и Франкфурт-на-Майне. Американцы решили научить немцев, как «правильно» жить, и возвели в центре города несколько огромных и помпезных небоскребов. Немцы не оценили благодеяний и мало чему научились. Они восстановили Старый Франкфурт, лежавший в руинах, — тот самый город, что стоял веками, а в 1945 году лежал в виде каменной пустыни: в точности, как в России Сталинград.

Сегодня тщательно, любовно восстановленный город странно смотрится на фоне колоссальных небоскребов — так сказать, шедевров американского градостроительства.

И этот Старый Франкфурт, конечно же, лишь небольшая часть огромного города Франкфурта-на- Майне, застроенного в основном особняками и 9—12-этажными муниципальными зданиями.

И так везде. Даже американские города (по крайней мере, старые, на Востоке — Бостон, Филадельфия, Вашингтон) — это всегда соединение двух городов в одном. В центре — ядро: Старый город и все остальное. Все, что выросло после 1945 года.

И ведь так вовсе не только в городах. Если хорошо подумать, то получится — вся вообще культура прошедших веков; все, что было на Земле до 1945 года, постепенно превращается в музей.

Особенно это заметно на примере вещей. Самых обычных шкафов, шифоньеров, комодов, стульев, вилок, книг, произведений искусства. Современная мебель хуже? Нет... Она даже лучше приспособлена к реалиям нашего времени.

У старой мебели особый престиж стиля ретро. Ее хотят иметь не потому, что она лучше, а именно потому, что она — старая, историческая мебель. А уж сидеть в кресле, где покоилась еще попа твоего прадеда, стало просто классической формой снобизма.