Андрей Буровский - Человек будущего

На кладбищах Древней Руси X—XVII веков только 2—3% погребенных старше 70 лет. 30—40% — между 40 и 50 годами, 20—30% — между 20 и 30 годами.

Для людей 40—50, тем более 20—30, лет трудно предположить тихое угасание от дряхлости. Эти люди умерли от голода или болезней. В том числе от болезней, которые потомкам кажутся сущей ерундой. Мало простудных и инфекционных заболеваний, которые косили людей почем зря. Не случайно же еще в XIX веке зимой не вели военных кампаний, уводили солдат «на зимние квартиры». Зимой 1812 года от этого обычая пришлось отказаться — и из 100 000 солдат, погибших этой зимой, только 35 тысяч убил неприятель. 65 тысяч — это солдаты и офицеры, заболевшие гриппом, ОРЗ, ангиной, бронхитом и воспалением легких. И умершие от этих заболеваний.

До появления антибиотиков обычный грипп был страшной болезнью с частым смертельным исходом.

До появления обезболивания-анестезии холециститы и аппендициты уносили множество людей. Ведь делать даже простенькую и короткую полостную операцию без хотя бы местного наркоза — невозможно.

Для людей прошлого это были самые обычные, наиболее частые причины смертности — болезни и голод. На третьем месте стояла насильственная смерть.

— Как?! — заявят мне безответственные романтики. — Ведь древний человек был очень здоровым и сильным! Он жил в очень чистой, чуть ли не стерильной среде! Он пил чистую-пречистую воду, дышал замечательно чистым воздухом, все время двигался, работал на свежем воздухе?! Он, «как известно», должен был быть здоровее нас!

На мой взгляд, эти люди путают два очень разных явления. Когда современный человек пользуется всеми благами цивилизации — транспортом, теплом, одеждой, едой, лекарствами — и ПРИ ЭТОМ еще живет на свежем воздухе, много двигается, следит за режимом питания и диетой, он и правда становится здоровее остальных людей нашего общества.

Если же свежий воздух и чистая вода предлагаются ВМЕСТО еды, тепла и медицины, позволю себе только пожать плечами. Статистику я приводил.

Наивные романтики почему-то считают, что природа всегда права, всегда ласкова и всегда дает человеку только хорошее. Но это — всего-навсего фантастическое предположение: высосанное из пальца, совершенно не подтверждаемое фактами.

Среда, в которой жил древний человек, вовсе не была для него ни доброй, ни благоприятной. За тепло, одежду, еду приходилось сражаться чуть ли не каждодневно. Жестоко сражаться, живя примитивной, грубой жизнью, в постоянном напряжении. То есть выдумать можно какую угодно идиллию... Но идиллия — это миф, и ничего, кроме мифа.

Вся жизнь охотника проходит в погоне за добычей. Проходит под открытым небом, у костров, на реке и в лесу. Романтика? Так и надо жить? Читатель! А вы давно ночевали у костра? Позволю себе заверить — удовольствие это на любителя. То есть пока речь идет о молодецком приключении, физически трудном, но увлекательном развлечении, виде спорта — все замечательно. Уйти из города в лес на неделю, на месяц — как здорово!

Если уходят молодые и здоровые — это на время. Потом вернутся опять в цивилизацию.

Мне доводилось жить по два, по три месяца в палатке, в малонаселенных местах. Это было скорее интересно и увлекательно, чем трудно или опасно. Но стоило мысленно поиграть в первобытного человека: представить, что это — на всю жизнь... Или стоило представить у костров не самого себя, а членов своей семьи...

Милый читатель, давайте сыграем в эту игру: представьте себе у костров лагеря охотников свою жену на последнем месяце; малолетнего ребеночка, старого отца или деда, лет за семьдесят. Представьте, что вам их нечем согреть, кроме как пламенем костра. В любую погоду. Весь год. Что, насладились первобытной жизнью — так сказать, умозрительно? Или еще тянет попробовать?

А напряжение при погоне за зверем, сам акт убийства? А страх, а депрессия при неудачной охоте, зависимость от случайного поворота событий? А полная невозможность отдохнуть?

Множество причин мучат и медленно убивают.

Жизнь крестьянина проходит все же в теплой избе, в гораздо более благоприятной среде, чем у охотника. Крестьянин больше защищен от случайностей, от голода, от холода, от диких зверей и болезней. Но и его среда обитания намного менее комфортна, чем у современного человека.

Труд крестьянина — это тяжелейший ручной труд, самыми простыми инструментами и в самых первобытных условиях. Соха — это ведь не что иное, как изогнутый кусок дерева (точно так же и борона — это кусок дерева с сучками). Чтобы пахать, надо изо всех сил наваливаться на этот кусок дерева, чтобы его конец находился все время в земле. Лошадь или бык тянут соху, а ваша задача — согнувшись, наваливаться и наваливаться, не выпускать конец сохи из-под земли. Чтобы этот изогнутый кусок дерева разрывал, вспарывал землю. Час за часом, весь световой день.

В наше время лесоповал — тяжелейший труд, классическое занятие заключенных. Во все патриархальные времена валить лес на строительство и на дрова — повседневная, самая обычная мужская работа. Она делается всеми мужчинами и каждый год.

У нас колоть дрова и таскать воду в походах — тоже занятие мужское... Но вплоть до начала XX века колола дрова, носила воду — женщина. Есть хорошая картина А. Касаткина «Соперницы» (1890). На этой картине две молодые женщины идут от проруби с бадейками, полными воды. Видно, что они напряжены и что говорят друг другу гадости. Это очень неплохая картина, только вот бадейки-то каждая ведра на два, и висит их по две на коромысле. То есть несет каждая женщина литров 35—40 водички для всего дома, и это — самый обычный утренний поход... чаще всего хозяйка сходит так на прорубь даже не раз в день, а несколько.

В XX веке, особенно после Второй мировой войны, женщины ходят за водой все реже и реже.

Тлетворное влияние цивилизации — что поделать.

Но это в России! Уже в 1970-е годы американцы снимали фильм о вьетнамской деревне и восхитились танцующей походкой вьетнамских девушек, несущих бананы с плантации в деревню...

— Танцующая походка?! — возмутились вьетнамцы. — Да у нее на коромысле килограммов сорок этих бананов, и так весь день! У нее ноги подламываются, вот вам и танцующая походка!

Крестьянин не ездит в трамвае, не дышит смогом и не ест продуктов с консервантами. Но труд его непомерно тяжел, а живет он в избе, где на площади в 30—40 квадратных метров сгрудились 15—30 человек. Одни лягут на пол, другие — на лавки, третьи — на полати, так сказать, на третий этаж. Так и поместятся все, включая несколько супружеских пар.

Еда? «Щи да каша — еда наша», — свидетельствует поговорка. И хорошо, если щи и каша — с солью. Пронзительный рассказ Ивана Тургенева о бабе, которая похоронила сына и вовсю хлебает щи... Что, у нее совсем нет сердца?! Все проще: