Андрей Буровский - Человек будущего

Кстати, это само по себе прекрасная иллюстрация глубокой лживости классической пессимистической установки на то, что «человек ни в чем не изменился» и что «история ничему не учит».

Очень даже учит. Закон техно-гуманитарного баланса работает.

Чем в большей степени для нас неприятны и даже непонятны приступы восторга прессы, чем менее симпатично поведение британских дам в 1899 году, тем очевиднее — человек очень изменился за последние сто лет, и что история как раз очень многому научила. Известно даже, как проходили этапы этого учения.

Первая мировая война породила не только поколение «рассерженных молодых людей». В конце концов, Толкиен — такой же солдат Первой мировой, как и Олдингтон. «Половина моих соучеников школьных и университетских лет не вернулась с полей этой войны», — замечает Арнольд Тойнби [33] Тойнби А. Пережитое // Тойнби А. Цивилизация перед судом истории. М.-СПб: Прогресс, 1995. С. 343. .

Цена победы для союзников оказалась такой чудовищной, что в огне Первой мировой напрочь сгорела идея благодетельной войны, способа приобрести больше, чем потерять. Опять закон техно-гумантарного баланса: человечество поняло, оружием какой разрушительной силы обладает, и ввело новые ограничения.

Эти изменения в общественной психологии хорошо объясняют, почему британские и французские политики в 1930-е годы «умиротворяли агрессора» вместо того, чтобы противопоставить Гитлеру жесткое ответное давление, встречное поигрывание мускулами.

Ровно через сорок лет после Обдурмана, в 1938 году, премьер-министр Британии Н. Чемберлен спускается по трапу самолета, размахивая текстом Мюнхенского соглашения.

— Англичане! — кричит премьер-министр. — Я привез вам мир!

На самом деле он скорее привез войну, но сейчас важно другое — политику «невмешательства» поддерживает большая часть британского общества.

А большая часть немецкого общества поддерживает агрессивную политику нацистов — ведь в Германии сохранилась идея войны как события разумного политически, выгодного экономически, приемлемого морально.

Такие настроения стали ведущими в Германии только после Второй мировой войны. Да и вообще во всем цивилизованном мире.

Применение пулемета в 1899 году вызвало приступ восторга. Трудно передать энтузиазм всего британского общества по поводу применения этого нового оружия. Газеты буквально воспевали пулемет и тех, кто умеет с ним обращаться.

Применение атомной бомбы в 1945 году вызвало к жизни страх, панику и острое предчувствие конца.

В России до сих пор война не перестала быть морально приемлемой. Для большинства населения в странах Востока она тоже приемлема, за исключением, может быть, Японии.

Одна часть человечества вышла на новый виток гуманизма. Другая — не вышла.

Столкновения европейцев и мусульман показывают образцы поведения людей разных эпох. В результате современный мир очень часто становится ареной подписания разного рода «мюнхенских сговоров». С одной стороны действуют самоуверенные агрессоры. Для них всякий гуманизм отказ от позиции силы — это проявление страха и трусости. Поведение, совершенно не достойное мужчины.

Все, что говорят европейцы про толерантность и права человека, истолковывается ими вполне в духе индейского вождя Кетлеана: «Ты боишься даже грудных детей!!!»

С другой же стороны выступают сдержанные цивилизованные люди, которые глубоко сомневаются в осмысленности ведения даже самых успешных военных действий. В самых агрессивных поступках мусульман они усматривают только проявления «их специфического менталитета»... И прочие вещи, называемые словами из околонаучного жаргона.

Только вот ведь какая странность... Мусульмане тоже охотно селятся в Европе. Они ведь тоже все сильнее не хотят воевать. И становятся все менее агрессивны. Идет громадное глобальное понижение фонового уровня агрессивности человечества в целом.

XX и XXI века — века миролюбия и пацифизма.

Мы живем в мире, все меньше и меньше воюющем. Все меньше любящем воевать.

Но что еще интереснее — идея неприемлемости войны, не успев родиться, тут же повлекла за собой идею неприемлемости насилия в целом.

Если женщина прекословит тебе или лжет, подними свой кулак и бей ее прямо в голову.

Бертран де Борн, «Поучение юным оруженосцам»

Наказуя сына, учащай ему раны и не смущайся криком его.

Священное писание

Нормальный уровень средневекового зверства.

А. и Б. Стругацкие

В 1899 году пулеметчиков несли на руках дамы, жившие в обстановке повседневного политического, военного, бытового, экономического и любого иного насилия.

Благополучная англичанка образца 1899 года — это женщина, которую редко секли в детстве и которую любит муж. Неблагополучная — это постоянно поротая в детстве и регулярно избиваемая мужем.

Критерий благополучия и неблагополучия тут скорее количественный, чем качественный. С точки зрения нравов современного общества, даже самые благополучные британские дамы XIX века и социально, и психологически находятся за гранью всего, что мы называем и считаем «нормой».

Это же относится, естественно, и к самим пулеметчикам, их офицерам и вообще всему мужскому населению Британии. Свои детские впечатления от пребывания в пансионе Р. Киплинг оформил в виде рассказа «Ме-е, паршивая овца» [34] Киплинг Р. Ме-е, паршивая овца// Киплинг Р. Отважные капитаны. М.: Детская литература, 1991. . Рассказ этот просто жутко читать. По словам А. Конан Дойля, в начальной школе он «в возрасте от семи до девяти лет страдал под властью рябого одноглазого мерзавца», который «калечил наши юные жизни» [35] Урнов М. Артур Конан Дойль// Конан Дойль А. Собрание сочинений в восьми томах. Том первый. М.: Раритет, 1991. С. 10. .

Учебное заведение иезуитов описано в книге Дж. Джойса — явно на автобиографическом материале [36] Джойс Дж. Потрет художника в юные годы. М.: Худлитиздат, 1963. . В этом заведении у розги была специальная кличка: «Толлей». Впрочем, и в бурсе розги называли иносказательно — «майские» [37] Помяловский Н. Очерки бурсы. М.: Детгиз, 1962. . Детская непосредственность.

Впрочем, точно такова же интонация и Льва Толстого. Так же обыкновенно секут детей. В каких-то семьях порка практически повывелась, а кто-то сохраняет в жизни мирной приметы милой старины. Вот ссорится парень — старший подросток со взрослым гусаром, и их растаскивают, успокаивая гостя: «Полноте, граф! ...Ведь ребенок, его секут еще, ему ведь шестнадцать лет» [38] Толстой Л.Н. Два гусара // Толстой Л.Н. Собрание сочинений в четырнадцати томах. Том второй. М: Худлит, 1952. С. 276. .