Андрей Буровский - Человек будущего

Судя по всему, экологией от поведения первобытного человека и не пахло. Он старался найти места, где зверей побольше и добыть их полегче. Ну, и добывал до полного «не могу».

Так же точно поступали и известные нам охотничьи племена современности. Везде. Джон Тернер, усыновленный индейцами в начале XIX века, описывает вещи совершенно чудовищные. Например, как лосей бьют прям на льду озера. Выгоняют туда, где у них на льду разъезжаются копыта, и забивают. Лед трещит под тяжестью примерно 400 тушь. А индейцы не в силах остановиться — убивают все новых и новых, пока лед не треснул и вся добыча не ушла под воду [59] Тернер Д. Тридцать лет среди индейцев. М.: Наука, 1968. С. 111. 2 Findeisen H. Die Fischerei im Leben der altsibirischen 1kerstamme. Berlin, Verlag von J.Springer. 1929. Прекрасный рисунок на с. 28. .

Рыболовные крючки у народов Сибири делались гладкие, без крючка внутри изгиба2. Сколько рыб срывалось и гибло без всякого проку — страшно представить.

А в начале-середине XX века эскимосы и чукчи почти полностью истребили берингийское стадо моржей: у них появились карабины. Раньше охотники нападали только на небольшие стада: морж — животное весом до 2 тонн, свирепое и опасное. Били их только на берегу или вблизи от берега. Если на охотников бросятся пять моржей, и на большом ледяном поле, на берегу — не страшно. Вот если кинется целое стадо — моржи могут клыками прорвать обшивку байдар, и охотники окажутся в ледяной воде.

При таком способе всегда можно было вытащить тушу добытого моржа, потери были исключительно редки.

А вот карабин позволил бить моржей практически в любых условиях. Нападает стадо? Отстреляемся! Охотники стали выходить в море на моторных лодках, уходить далеко от берега — на 20, на 30 километров. По разным данным, охотники вытаскивали на берег и использовали то ли 30%, то ли даже 20% всех убитых моржей. Перепромысел. Стадо начало стремительно уменьшаться.

А теперь такой маленький вопросик: а как должны относиться к животным первобытные люди? Которые стараются убить как можно больше, на залитом лосиной кровью льду озера, на розовеющем от крови моржей Северном море?

Те, кто поколениями убивают маток с детенышами? Отцы убивали, мы убиваем, дети тоже будут убивать?

Да, интерес к животному огромен. Да, внимание очень велико... А вот насчет любви — что-то я сильно сомневаюсь.

Везде, где охота сохраняет свое значение, у людей очень силен азарт — добыть что-то даровое, бродящее само по себе. В России этот азарт до сих пор не выветрился из многих голов.

Новая легенда: про крестьянские общества, которые могут вечно сохранять природу, от которой кормятся. Будь это не легенда, а действительность, на месте пояса пустынь Переднего Востока сегодня шумели бы леса, колыхались бы сплошные саванны. Но земледелие возникло там раньше всех остальных мест... И последствия можно наблюдать.

В Европе к XIII—XIV векам повырубили леса. Совершенно не думали, что делают, никакой оглядки на будущее. Ни малейших соображений про экологию. В Галлии, будущей Франции, зубр исчез уже в V веке. Медведи, лоси сохранились только на крайнем северо-востоке, в Арденнах.

А люди вынужденно стали гораздо меньше мыться: не стало дров для бань. Стали использовать в пищу всяческую «быструю еду» — бутерброды, затирухи, сыры, колбасы... то, что требует меньше дров для приготовления.

Спасло Европу промышленное развитие, капитализм: добыча угля позволила опять мыться в свое удовольствие, готовить горячую пищу.

В России еще 200 лет назад не 60%, а только 10% территории Московской области было покрыто лесами [60] Рабинович М.Г. Москва и Московский край в прошлом. М.,1973. . В XVIII—XIX веках почти совсем исчез соболь, медведь, лось, олень. В XX веке, уже при советской власти, потребовались огромные усилия, чтобы поднять поголовье этих вполне обычных, вовсе не редких видов.

Продолжайся чисто крестьянская цивилизация в России — дикая природа вообще исчезла бы. Потому что все земли, какие возможно распахать, распахали бы. А леса вырубали бы на дрова и использовали под выпас. Ну, и охотились бы, пока хоть что-то живое шевелилось бы по этим лесам.

Это промышленные и современные города стянули к себе население, а у людей выработали совершенно другое отношение к животным и растениям.

У Дж. Даррелла есть пронзительное описание: греческая крестьянка живьем закапывает нескольких новорожденных щенят. Мальчик с плачем набрасывается на нее с кулаками — женщина удивлена, расстроена: если бы она знала, что щенки нужны маленькому Джерри, она бы их охотно отдала... В семье же Дареллов приходят к выводу: похоже, крестьяне вовсе не считают своих животных живыми [61] ДарреллДж. Сад богов. М.: Мысль, 1989. С. 36. .

Очень верная мысль. Для крестьянина животное — это такая штука для эффективного ведения хозяйства. Похоже, многие крестьяне и не особенно задумываются о чувствах и переживаниях животного, о его состояниях.

Да они и не могут себе этого позволить, им нужно эффективно использовать свою скотину.

Многие ученые замечали — скотоводы стараются не привязываться к своим животным. Так же поступают и крестьяне, и они правы. Шведская писательница Астрид Линдгрен описывает, что получилось, когда крестьянский мальчик Эмиль из Лённеберги привязался к поросенку, стал его дрессировать. Поросенок тоже полюбил мальчика и везде бегал за ним. А потом, естественно, поросенка зарезали, невзирая на слезы Эмиля [62] Линдгрен А. Эмиль из Лённеберги. М, 1993. С. 89 .

Мне могут привести примеры того, как любят сельские жители своих коз и коров, как вплетают им ленточки в хвосты и так далее... Но боюсь — это уже психология вовсе не крестьян, а горожан. В наше время (и начиная века с XVII) в селе живут люди с городской психологией. Для них животные — не даровое мясо, которое бродит по лугам и лесам (как для охотников). И не источник еды, молока, шерсти, как для крестьян. Это уже «братья наши меньшие».

Если этих «братьев» немного и их собираются все же не резать, а доить, почему бы к ним и не привязываться? Если на «братьях» собираются ездить, пахать или возить грузы — то тем более.

К собаке человек привязывается довольно легко — он не ест и не доит собаку, он с ней вместе работает или воюет. Так же легко воин привязывался к боевому коню. Если животное не используют, а делают своим сотрудником — почему бы и нет?

Английский ветеринар Дж. Хэрриот в своих книгах приводит много примеров того, как любовно относятся к своим животным мелкие фермеры — те, у кого животных мало и кто может себе позволить роскошь привязываться к ним. Когда переставших доиться коров не продают мяснику, а оставляют доживать на привычном месте, старых лошадей отправляют на своего рода почетную пенсию и так далее. Но, во-первых, так поступают далеко не все фермеры. Во-вторых, речь идет именно о мелких фермерах. В-третьих, все эти животные — именно что соработники фермера, сотрудники. Дойные коровы, а не мясные. Лошади, а не свиньи. И в-четвертых, Англия ведь — самая городская страна мира. Психология горожан в ней господствует не первое столетие.