Лев Безыменский - Человек за спиной Гитлера

Гиммлер действовал как предатель, без уполномочий. Мы хотим обратиться по радио к Маршалу СТАЛИНУ, чтобы он первый узнал о создании нового правительства Германии. После этого мне приказано в течение ближайших 24 часов не допустить изменения в военном положении БЕРЛИНА. Учитывая поздний час, мне было предложено остаться на ночь в имперской канцелярии.

В ночь на 1.5 генерал Кребс, в сопровождении начальника штаба 56 тк полковника генштаба фон Дуфинга отнесли условия временного перемирия русскому командованию, днем 1.5 Кребс вернулся, и он мне заявил, что русское командование настаивает на безоговорочной капитуляции БЕРЛИНА. Вновь собрались Геббельс, Борман, Кребс и я. Геббельс и Борман отклонили требование русских о капитуляции, заявив, что фюрер запретил капитулировать. Я в сильном возбуждении воскликнул: «Но ведь фюрера уже больше нет в живых», на что Геббельс ответил: «Фюрер все время настаивал на борьбе до конца, и я не хочу капитулировать». Я ответил, что держаться больше не могу, и ушел. Прощаясь с генералом Кребсом, я пригласил его к себе на командный пункт; но он ответил: «Я остаюсь здесь до последней возможности, затем пущу себе пулю в лоб». Кребс сказал мне, что Геббельс решил в последнюю минуту покончить жизнь самоубийством.

Я отдал приказ частям, кто может и хочет — пробиваться, остальным сложить оружие. В 21.30 1.5 я собрал работников штаба 56 тк и штаба обороны БЕРЛИНА, с целью решить, будут ли штабы пробиваться или сдаваться русским. Я сказал, что дальнейшее сопротивление бесполезно и что прорываться, даже при успехе, означает попасть из котла в котел. Все работники штаба меня поддержали, и в ночь с 1.5 я послал полковника фон Дуфинга парламентером к русским, с сообщением о прекращении сопротивления немецкими войсками.

Хотя я и был командующим обороны БЕРЛИНА, положение в БЕРЛИНЕ было таково, что после принятого мною решения я почувствовал себя в безопасности только у русских. Я солдат и впервые в последние дни попал в водоворот политических событий. Я был поражен увиденным и услышанным мною. У меня сложилось впечатление, что Гитлера, за исключением Геббельса, в последнюю минуту все покинули. Мне рассказывал генерал Кребс, что 25.4 или 26.4 Геринг прислал телеграмму Гитлеру, в которой напомнил, что в речи в рейхстаге в 1939 году Гитлер заявил, что в момент, когда он не будет в состоянии дальше руководить государством, он передаст власть и руководство Гессу, а в отсутствие Гесса — Герингу. Геринг указывал, что наступил момент, когда Гитлер оторван от страны и он должен передать ему руководство. Гитлер, по словам Кребса, категорически отклонил требование Геринга и принял против него какие-то меры. Когда я увидел Гитлера 24.4 (до этого я его видел в последний раз в прошлом году), я был поражен, передо мной сидела развалина (руина) человека. Голова у него болталась, руки дрожали, голос бы невнятный и дрожащий. С каждым днем его вид становился все хуже и хуже; 29.4 я был совершенно потрясен его видом, при этом, это был мой последний доклад ему, он мне показался просто фантазером, так, например, на мои слова: «Мой фюрер, как солдат, я должен сказать, что нет больше никакой возможности защищать БЕРЛИН и вас, может быть, еще есть возможность для вас выбраться отсюда», — он ответил: «Бесцельно выбираться, мои приказы ведь все равно никем не выполняются». При этом присутствовал Кребс, адъютант Гитлера генерал Бургдорф, Геббельс, Борман. Гитлер мне также начал строить совершенно несбыточные планы, он мне заявил еще 25.: «Положение должно улучшиться, 9-я армия подойдет к БЕРЛИНУ и нанесет удар по противнику вместе с 12-й ударной армией генерала ВЕНКА, которая должна подойти с юго-за-пада, этот удар последует по южному флангу наступающих на БЕРЛИН русских войск; с севера подойдут войска под командованием Штайнера и нанесут удар по северному крылу русских. Эти удары должны изменить положение в нашу пользу».

Для меня было ясно, что это несбыточные планы, 9-я армия вела тяжелые бои в окружении. Армия генерала Венка вела бои и к тому времени была обескровлена, я также не верил в наличие войск у Штайнера.

Я лично считаю, что версия о том, что Гитлер покончил самоубийством, соответствует действительности; насколько мне известно положение, я считаю, что после вечера 29.4 (последняя встреча с Гитлером) не было никакой возможности для него выбраться из БЕРЛИНА. Я себе не представляю, чтобы Гитлер был жив и была устроена просто подлая инсценировка, ибо это было бы самым подлым и, пожалуй, самым глупым деянием национал-социализма».

ЖУКОВ. ТЕЛЕГИН».

Но на нашем «бормановском» календаре еще 1 мая. Кребс еще у Чуйкова. Он долго объясняет — в который раз! — почему Геббельс и Борман не могут принять советское требование о капитуляции. Но в 13 часов 08 минут 1 мая ему все-таки пришлось покинуть дом по улице Шуленбургринг в Темпельхофе и отправиться обратно в имперскую канцелярию, куда он прибыл около 14 часов (именно после этого Борман и послал Деницу телеграмму о том, что «прибудет еще сегодня»).

С этого момента Борман заботился лишь об оттяжке. Линию фронта перешел очередной парламентер с очередным отказом Бормана и Геббельса. Бои возобновились, и Борман увидел, что «прибыть сегодня» не так-то просто. Именно тогда Борман сказал своей секретарше Эльзе Крюгер:

«Ну что ж, до свидания. Смысла в этом немного, я попробую, но, наверное, не пройду…»

Вечер 1 мая наступил быстро: для Геббельса он был последним вечером в его жизни. Вслед за этим полковник Дувфинг снова отправился к Чуйкову: на этот раз его послал генерал Вейдлинг с капитуляцией Берлина, которая совершилась утром 2 мая (мы знаем подробности из уст самого Вейдлинга). А Борман?

Есть такая пословица: «нет дыма без огня». Ее так и хочется употребить, когда речь заходит о таинственной судьбе рейхслейтера Бормана — не то погибшего в Берлине в ночь с 1 на 2 мая 1945 года, не то выбравшегося из города.

Повторяю то, что я сказал в начале книги: дневник Бормана не содержит по этому вопросу никаких сенсаций — если не считать, что на одной из страниц находится коряво начерченная схема ориентировки по звездам. Нам приходится пользоваться лишь косвенными сведениями и показаниями.

Пожалуй, одним из первых высказался Эрих Кемпка — шофер Гитлера, выходивший из Берлина вместе с Борманом и опубликовавший в 1950 году свои мемуары. По этой версии, Борман попал при выходе под прямое попадание советского снаряда близ Вейдендамербрюкке. Когда 3 июля 1946 года в Нюрнберге Кемпку допрашивали об обстоятельствах боя на Вейдендамербрюкке, то защитник д-р Берггольд всячески «выжимал» из своего свидетеля категорическое заявление о гибели Бормана.