Вячеслав Гречнев - Вячеслав Гречнев. О прозе и поэзии XIX-XX вв.: Л. Толстой, И.Бунин. Г. Иванов и др.

Как справедливо замечает исследователь, искусство, и в частности — поэзия Бунина «дает почувствовать божественный смысл любого случайного мига бытия и любой его частицы», и функция её в том, чтобы «актуализировать в каждом чувстве причастность к Универсуму и общей для всех душе» [324] Сливицкая О. В. Основы эстетики Бунина // И. А. Бунин. pro et contra. – СПб., 2001. – С. 473, 474. . И это особенно наглядно, когда произведение создается, скажем так, по внушению природы. В этом случае, по словам Шеллинга, художник вкладывает в свое творение, помимо того, что входило в его замысел, некую бесконечность, не доступную ни для какого «конечного рассудка». Иными словами, природа есть видимый дух, а дух — невидимая природа.

Как уже отмечалось, особое, исключительное внимание Бунин уделял категории времени прошедшего и в связи с этим высоко ценил воспоминание, которое позволяло обрести и сохранить утраченное, и в этом прошлом обнаружить «вечно-настоящее». Бунин нередко размышляет о том, что прошлое, и даже давно минувшее продолжает и, подчас, самым активным образом вмешиваться в настоящее, воздействовать на него, так или иначе влиять на человека или принимать какое-то участие в его жизни, а то и непоправимо портить её. Это касается и давно потухших звезд, свет которых мы продолжаем видеть; это имеет отношение и к истинной красоте, для которой нет срока давности; это и просто след от некогда живших «избранных» людей, они, как и красота, делают жизнь ныне живущих более осмысленной и человечной.

Об этом размышляет Бунин в своем стихотворении «Огни небес» (1903-1904):

Бунин не раз возвращается к мысли, что все, что было в прошлом, навеки уходит, и в то же время навсегда остается в памяти и любви оставшихся. «Нет, мертвые не умерли для нас!», — говорит он в стихотворении «Призраки»: нас навещают их тени, мы слышим звуки арфы, на которой они когда-то играли, мы помним сказки и предания, оставшиеся после них. «Мы в призраки не верим; но и нас Томит любовь, томит тоска разлуки». Такова эта особенность любви к ушедшим: о них напоминает абсолютно все в этом мире, где они были вместе в том настоящем, которое стало прошлым. И если когда-то на этом пути в их совместной жизни с той, которая теперь «забыта» и «бесконечно далека», встречалось море и бегущие волны, то теперь «волны, пенясь и качаясь Идут, бегут навстречу мне — И кто-то синими глазами Глядит в мелькающей волне. И что-то вольное, живое, Как эта синяя вода, Опять, опять напоминает To, что забыто навсегда!» (1, 226). Не оставляет эта память о навеки минувшем не только наяву, но и во сне: «Мне снилось северное море, Лесов пустынные края… Мне снилась даль, мне снилась сказка — Мне снилась молодость моя» (1, 203).

Понятно, что жизнь, которая осталась в прошлом, и жизнь сегодняшняя разительно отличаются: они ведь даются в воспоминаниях человека, в определенном смысле, перешедшего из века минувшего в век нынешний. Ясно, что в прежней жизни задавала тон нацеленность на счастье и связанное с этим особая обостренность в восприятии мира во всем его многоцветии, когда казалось, что «в мире жизни нет: Есть только блеск, лазурь и воздух ясный, Простор, молчание и свет» (1, 202). В жизни, которая вся уже на исходе, преобладают совсем другие краски, запахи и настроение. Да, жизнь продолжается, но только за стенами дома тех его обитателей, про которых говорят теперь: жили — были… Вокруг их дома «клены и осины, Приюты горлинок шиповник, береклест… А в доме рухлядь, тлен: повсюду паутины. Все двери заперты… и так уж много лет» (1,210).

Снова и снова, как видим, Бунин всматривается в то, что составляет главную заботу и печаль человека: вот она, жизнь, только что начиналась и была и вдруг, оказывается, всё позади, продолжаться больше нечему. И так же, неизвестно в какой раз, стремится он найти соответствующий образ, который позволил бы ему более точно и зримо изобразить само движение жизни к финалу, то, как она идет, проходит и исчезает во тьме. Именно об этом, как представляется, его стихотворение «Огонь на мачте» (1905):

Да, жизнь проходит, а печаль в душе усиливается, обостряется и чувство одиночества, ибо все больше появляется проблем, в решении которых уже никто и никогда помочь не сможет, разве что сверчки, «товарищи ночные», попытаются убаюкать эту боль-печаль.

Понятно, что вопросы, волнующие Бунина, остаются, они, что называется, безответные, и ему, поэту, это хорошо известно. В самом деле, куда уходят дни и почему они уходят без нас? Или мы уходим, а дни остаются? А время — оно переходит в вечность, но как именно и почему, опять же, без нас? И почему оно, время, вечно-настоящее, а человек через каждую секунду уже в прошлом? И снова задумывается над этим Бунин в своем стихотворении «В горах» (1903-1904):

Перед отъездом в эмиграцию Г. Иванов простился с близкими ему людьми и дорогими сердцу местами. «Летний сад лучит уже по-осеннему. Инженерный замок в красном цвете заката. Как пусто! Как тревожно! Прощай, Петербург!..» [325] Иванов Г. Собрание сочинений: в 3 т. Т. 3: Согласие. — М., 1994 С. 54 (в дальнейшем ссылки на это издание приводятся в тексте). . В этом прощании есть печальное предчувствие, но есть и понимание, что иного пути нет, и есть робкая надежда, что это бегство от голода, холода и всевозможных насилий новой власти мера вынужденная и временная. Но, когда отъезд состоялся, мысли и чувства его обрели совсем иную тональность и направленность.

На пароходе, который увозил его из России, он к своему удивлению «никакого чувства освобождения, легкости, радости» в себе не обнаружил. «Даже наоборот. Конечно, теперь я курил папиросы с золотым мундштуком вместо махорки, конечно, я был свободен, конечно, я ехал в Берлин, в Париж, где я мог делать, что хочу, где никто не мог меня вдруг арестовать, сослать, расстрелять. Все это было так. Но сознание это было каким-то бесцветным, отвлеченным, бесплотным, не имеющим цены. Реальными были: резкий ветер, мокрая палуба, хмурые волны да еще тревожный вопрос: неужели Россия потеряна для меня навсегда?» (3, 454).