Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №12 (2001)

Воспитанники военно-учебных заведений запечатлели образ Николая Павловича, в котором черты самодержца полностью отождествляются с его человеческой сущностью. О “внимательности государя” и “его чисто отеческом отношении ко всем вообще детям” вспоминал бывший питомец Артиллерийского училища (т. 2, с. 233—277). Юный кадет в письме из лагеря под Петергофом (т. 2, с. 125—127) делился чувствами восхищения от выпавшего “счастия увидеть нашего обожаемого отца-благодетеля”. Царь лично устраивал кадетам учения, а затем удостоивал их своей “милости” — хвалил, отпускал гулять в Петергофский сад, кормил вишнями “из собственных рук”... Что еще требовалось монарху, чтобы привязать к себе сердца будущих офицеров! Он сознательно культивировал взгляд на свои взаимоотношения с подданными любого звания и состояния как на общение отца с детьми. Назначая нового атамана Войска Донского, император напутствовал его: “Кланяйся донцам! Скажи им, что я люблю их, что я не переставал думать о них, как отец о детях. Скажи им, что (...) я (...) жду от них непоколебимой преданности и готовности, по моему слову, защищать где нужно и мои права и права нашего общего отечества!” (т. 2, с. 131—132).

Справедливы ли оценки такого способа обращения власти с подданными как деспотического? Славянофил А. А. Киреев писал об отличии “восточной тирании с толпой безмолвных рабов” от самодержавия “в форме патриархальной (славянофильской), при которой народ смотрит на Государя как дети на отца”*. В сборнике много рассказов разных, в том числе нетитулованных, лиц о впечатлениях, которые произвела на них личность царя. Многие свидетельства — из разряда исторических анекдотов. В них находим сюжеты частного, бытового свойства. Примечательно, что в этих немудреных записках Николай I предстает как “царь-батюшка”, “отец”, “хозяин”, “деспот”, “рыцарь”, “русский молодчина”, “сокол”...

Русские современники Николая I задумывались и о месте, которое будет отведено ему историей. Близкая к славянофилам графиня А. Д. Блудова видела в царствовании Николая восстановление порванной связи между Россией новой и допетровской (т. 2, с. 356—363): “Николай Павлович — самый православный государь из царствующих над нами со времен Федора Алексеевича. Он, может быть, и самый Русский. Он один из тех людей, которыми движется целое поколение (...) В этих людях олицетворяются их народ и их время. Таковы были у нас св. Владимир, Дмитрий Донской, Минин, Петр Великий, Екатерина II”. К взгляду А. Д. Блудовой близка оценка деятельности государя митрополитом Платоном Киевским (т. 2, с. 380—385), который поставил Николая Павловича — “истинно-православного, глубоко верующего русского царя” — “выше Петра I”. М. Юзефович в своей записке (т. 2, с. 352—356) находил причину неприятия личности Николая I “теми, для кого солнце светит только на Западе и с Запада” в утверждавшихся при нем “Русских началах в воспитании” и в отрицании прозападных тенденций, идущих от эпохи Петра. Главный итог правления Николая I, полагал М. Юзефович, — “первый шаг к нашему самопознанию”, “поворот Русской жизни к ее собственным источникам”. К числу отзывов самых критических относятся суждения фрейлины двора А. Ф. Тютчевой. В “Воспоминаниях”, фрагмент которых приводится в книге (т. 2, с. 385—392), она называла царя “Дон-Кихотом самодержавия, Дон-Кихотом страшным и зловредным”. Фанатическая вера в самодержавие, по мнению дочери поэта, превратила этого монарха с “характером редкого благородства и честности” в “тирана и деспота, систематически душившего в управляемой им стране всякое проявление инициативы и жизни”. Резкие высказывания представителей противоположного лагеря в книге не встречаются, но их отсутствие оправдано. В течение полутора столетий они были очень широко растиражированы.

Спор не окончен. Составитель сборника Б. Н. Тарасов не предвосхищает исхода давно ведущейся полемики, а направляет усилия на воссоздание объективного исторического портрета Николая I, объективной картины того времени. Он разделяет ряд критических суждений о николаевской эпохе, в которую так и не утвердилось насущное для России согласие между “петербургской властью” и “московской мыслью”, между правительством и обществом, формула единения которых была выражена К. С. Аксаковым: “Сила власти — царю, сила мнения — народу”. Власть оказалась не в состоянии воплотить, по словам Б. Н. Тарасова, “ею же провозглашенную связь религии, народа и государства” (т. 1, с. 53). Вместе с тем перед взором современников и потомков Николай I предстает как твердый государственник, неутомимый труженик, практичный и трезвомыслящий деятель, беззаветно любящий Россию. Словно подражая “пращуру”, о котором А. С. Пушкин писал: “То академик, то герой, то мореплаватель, то плотник”, он работал нередко по восемнадцать часов в сутки, а о себе и своих помощниках говорил: “Мы — инженеры” (т. 1, с. 22). Но, чтя великого предка и заботясь о развитии хозяйства, науки и образования, Николай приступил к постепенному возвращению, по словам А. де Кюстина, “к естественному состоянию нации, которая более столетия назад была сбита с естественного своего пути и призвана к рабскому подражательству”. Б. Н. Тарасов называет Николая I “самым национальным из всех монархов, занимавших до него престол Петра I”, который “верил в мировое призвание Святой Руси и по мере сил и понимания пытался самоотверженно служить ей на всех направлениях своей деятельности” (т. 1, с. 25).

Публикуемые в настоящем издании документы окажутся весьма существенным и, быть может, неожиданным открытием для современного читателя. Никакая интерпретация событий и фактов позднейшими исследователями не заменит живого восприятия источников, хранящих в себе унаследованные нами исторические сведения. “Ускользающие от внимания историков “детали” семейного быта, воспитания детей, разговоров на государственно-политические темы в интимном кругу, общения с представителями самых разных сословий и профессий, поведения в чрезвычайных обстоятельствах и на смертном одре могут, — справедливо замечает составитель, — иногда сказать больше о Николае I, чем иные ученые труды” (т. 2, с. 4).

В. Е. Воронин,

доцент МПГУ

ЗНАЧИМАЯ КНИГА

Владимир Бондаренко. “Дети 1937 года”.

М., Информпечать, 2001. 640 стр.

Владимир Бондаренко пишет много. Выпускает книгу за книгой. На свои вечера собирает полный зал. По праву (по активности, по широте охвата литературных явлений) выдвинулся как самый видный критик патриотического направления. Да и среди демократов — по этим данным — я не знаю равного ему. Помню его дебют, какое-то обсуждение его работ в СП СССР. Помню, как Юрий Суровцев корил его за “русофильские вывихи”...