Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №5 (2002)

Тень бомбовоза в ночном, в голубой лунной прогалине неба и машинный клекот, угнетающий все живое на земле, — вот иная, надвигающаяся реальность. Иного порядка, враждебная и жестокая к Усвятам, к Остомле, к этим лугам и живущему здесь Человеку. Реальность из того мира, который задним числом мы можем назвать общепринятым термином — миром технотронной цивилизации, основанным не на любовании Светом, а на сообра­жении пользы. Подобно зверю из “Откровения”, как какой-нибудь Змей Горыныч, — он летает быстро, палит без промаха и под побасенки об охране природы жжет и губит все на своем пути: источники вод, землю и само небо. Касьян в ночном с тревогой предполагает “отдаться неведению беды, в коем пребывали и эта отдыхающая ночная земля, и вода, и кони, и все, что таилось, жило и радовалось жизни в этой чуткой голубой полутьме — всякий сверчок, птаха или зверушка, ныне никому не нужные бесполезные твари” — да разве избежишь...

По замечанию Бердяева, всякая русская литература после творческих откровений о Человеке Достоевского должна стать апокалиптичной, то есть обязана свидетельствовать о Конце Света. В этом смысле повесть Носова “Усвятские шлемоносцы” не выходит из ряда таких свидетельств, а тень курганного орла на последних страни­цах повести — похожего на “распростертую черную рубаху” — есть провозвестник надвигающейся тьмы.

И обо всем том ярусе повести, близком по настроению к “Откровению” Иоанна, который дозволил нам вычитать мысль о Конце Света, сам Иоанн, наверное, мог бы сказать: “Не запечатывай слова пророчества книги сей: ибо время близко. Неправедный пусть еще делает неправду; нечистый пусть еще сквернится; праведный да творит правду еще, и святый да освящается еще”.

“Соучастник в скорби” святого Иоанна, художник редкостного и тонкого дара Евгений Носов обнял героев своей повести всем сердцем, никого из них не оскорбил нарочитым словом, всех понял и всех простил — в миру виноватого нет — и со всеми простился.

Человек уходит, Человек удаляется и взглядом на ходу назад на дом свой “прозрело улавливает в крайнем оконце тусклый прожелтень каганца”; оставленный на припечке в родном доме “фитилек зажжен был караулить и освещать его возвращение”... Из пропасти времен, из черноты небытия огонек этот отныне будет служить как бы напоминанием о том, что в прекрасном Свете жив был Человек.

Москва

в изображении Зельдовича и К°

Обзор столичной печати

26 октября минувшего года государственная телепрограмма “Россия” в час ночи показала кинофильм под многозначительным названием “Москва”, режиссер А. Зельдович. Фильм оказался, мягко говоря, несколько необычным даже для столичного телеэкрана, где давно уже мельтешат голые тела, сцены совокуп­лений, извращения всех видов, звучат непристойные словеса.

В газете “Советская Россия” от 10 ноября появилась обстоятельная статья самар­ского журналиста Владимира Плотникова о поразившей его картине. Цитируем отрывки из этой статьи, сократив часть особенно отвратительных описаний.

“Предупреждаю нервную аудиторию: читая статью, не слишком ругайтесь за лексический бандитизм, нагромождение чудовищностей, кощунство на уровне клиники, разврат, извращения и визуальное растление, авторы которых заслуживают не то психиатрической, не то судебной экспертизы. Я, как мог, смягчил авторскую стилистику. Что касается речи, мы обязаны, хотя бы при помощи троеточий, обозначить те ругательства, которые не постеснялись выкрикивать популярные артисты по главному российскому каналу ТВ! Не будем чистоплюями: если вам неприятно это читать, то заткните уши и глаза на то, что все это мог услышать ваш сын и внук в ночь на 27 октября!

...…Перейдем к Леве. Человек мира, слоняю­щийся по континентам и случайно занесенный в Москву, Лев, кстати, был почти лыс. Гриву замещала пара то ли пейсов, то ли косичек, вьющихся от виска длиннее усов запорожца. Тип феноме­нально отвратительный, скользкий, паукообразный. Абсолютный антипод мо­рали, этики и благородства. Чаще всего он смотрит на мир сквозь стекло стакана, и, как в кривом отражении, плавится его демонический лик. В черной хасидской шляпе, накачанный насосом чужеземец вытворяет прямо-таки тошно­творные вещи. Как, собственно, и все персонажи синематографической “Москвы”.

…...Недолго думая, Машенька пошла ва-банк, положив глаз на бескомплекс­ного Леву. Их платоническая преамбула была недол­гой. Для затравки лысый Лев преподал моск­вичке урок питейного мастерства. Наука за­ключалась в регулярном опрокидывании сто­пок с водкой в глотку посредством зубов. Маша оказалась достойной ученицей, дрессуре подда­лась сразу. Но все-таки уступила мэтру в фор­сированном поглощении пылающего виски (или пунша). “Я проиграла. Что я должна?” — “Поцелуй меня в ж…...”. Мальчик воспитан явно не на Бунине и даже не на Цвейге. Короче, за­варилось, закрутилось... И поперло самое страшное, дикое, кощунственное! На нагую и податливую Машу циник стелет огромную кар­ту СССР. Затем ВЫРЕЗАЕТ КЛОК ВОКРУГ ОТМЕЧЕННОЙ КРАСНОЙ ЗВЕЗДОЮ МО­СКВЫ И ЧЕРЕЗ ЭТУ ДЫРКУ “ТРАХАЕТ” (пардон, но это слово не сходит с уст героев) БАБУ С РУССКИМ ИМЕНЕМ МАША.

Наблюдая эту мразятину и высекая зубами пыль, я думал: “Ну мог бы русский человек та­кое измыслить”? Ответ пришел вместе с титра­ми, где режиссером значился некто ЗЕЛЬДО­ВИЧ!

Если кто-то не понял, что сцена траха МА­ШИ через карту нашей страны — есть цент­ральный символ фильма, еще раз прошу об­ратить внимание на название фильма — “Мо­сква”. А это однозначно указывает, кого име­ли в виду, когда имели через вырезанную Мо­скву.

Вскорости Лева остыл к Маше и переклю­чился на младшую сестрицу Олю. Устроив ей экскурсию по Москве, для закрепления знаний он грубо и в извращенном варианте взял дурочку прямо в ночной электричке. Подзем­ный сеанс любви, где демон греха торжествует над невинностью девственницы. И еще одна пощечина жителям страны с обрезанной сто­лицей: безродный космополит терзал девушку, носящую имя первой русской святой — княгини ОЛЬГИ!

…...Теперь о финале. Прожженный пошляк, святотатец и космополит Лева под ручку с обеими женушками (у них, кстати, паспорта с советской символикой) возлагает цветы к памятнику Неизвестного солдата! Великодушный жест? Намек на оставленную лазейку к Храму, покаянию, исправлению и преображению? Ага, особенно в свете его вонючей ремарки: “Неизвестный солдат — это солдат, которого не было” ...

Туши свет, вынимай саблю!

Вот так, лысый еврейчик поимел страну через дырку на месте звездатой Москвы, а теперь имеет пару жен с серпасто-молоткастыми “ксивами” — удостоверениями — нерусских личностей.