Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №6 (2002)

Это было весной. За восточной стеной

Был горячий и радостный зной.

Зеленела трава. На припеке во рву

Маккропил огоньками траву.

И сказал проводник: “Господин! Я еврей

И, быть может, потомок царей.

Погляди на цветы по сионским стенам:

Это все, что осталося нам”.

Я спросил: “На цветы?” И услышал в ответ:

“Господин! Это праотцев след,

Кровьпогибших в боях. Каждый год, как весна,

Красным макомвосходит она”.

В полдень был я на кровле. Кругом, подо мной,

Тоже кровлей, — единой, сплошной,

Желто-розовой, точно песок, — возлежал

Древний город и зноемдышал.

Одинокая пальма вставала над ним

На холме опахалом своим,

И мелькали, сверлили стрижи тишину,

И далеко я видел страну.

Морем серых холмов расстилалась она

В дымке сизого мглистого сна,

И я видел гористый Моав, а внизу —

Ленту Мертвой воды, бирюзу.

“От Галгала до Газы, — сказал проводник, —

Край отцов ныне беден и дик.

Иудея в гробах. Бог раскинул по ней

Семя пепельно-серых камней.

Враг разрушил Сион. Город тлел и сгорал —

И пророк Иеремия собрал

Теплый прах, прах золы, в погасавшем огне

И рассеял его по стране:

Да родит край отцов только камень и мак!

Да исчахнет в нем всяческий злак!

Да пребудет он гол, иссушен, нелюдим —

До прихода реченного им!”

(1907. 1, 275—276)

В огромном море бунинских стихов “обо всем на свете” Ахматову интересовали далеко не все, а только те, которыми она могла воспользоваться в своем поэтическом хозяйстве. Зато уж этих стихов она не пропускала, хотя никогда и никому не признавалась в этом. Вот, к примеру, стихотворение Бунина “Купальщица”, написанное в 1906 году. Образ юной купальщицы странно совпадает с образом той Ани Горенко, которую он мог видеть в это время в Лустдорфе:

Смугла, ланиты побледнели,

И потемнел лучистый взгляд.

На молодом холодном теле

Струится шелковый наряд.

Залив опаловою гладью

В дали сияющей разлит.

И легкий ветер смольной прядью

Ее волос чуть шевелит.

И млеет знойно-голубое

Подобье гор — далекий Крым.

И горяча тропана зное

По виноградникам сухим.

(1, 236)

Это стихотворение, по-видимому, не прошло мимо внимания Анны Ахматовой: в 1916 году в Севастополе ею было написано стихотворение, которое заканчи­валось такими строчками:

И я не верить не могла,

Что будет дружен он со мною,

Когда по горным склонам шла

Горячейкаменной тропою.

А вот еще примеры творческих заимствований Ахматовой из стихов так “нелюбимого” ею поэта Бунина:

А в старом палисаднике темно,

Свежо и сладко пахнет можжевельник...

(Бунин. “Апрель”, 1903—1906. 1, 243)

Можжевельника запах сладкий

От горящих лесов летит...

(Ахматова. “Июль 1914”. 1, 97)

И в этом же стихотворении:

Низко, низко небо пустое...

А у Бунина:

Там нависло небо низко, низко...

(“Хая-Баш”, 1905. 1, 220)

Дом окружен зловещим гулом, шумом

Столетних лип, стучащихся в окно...

(Бунин. “Дворецкий”, 1906—1911. 1, 337)

Что ломятся в горницу липы да клены,

Гудит и бесчинствует табор зеленый...

(Ахматова. “Опять подошли

“незабвенные даты”, 1944—1945. 1, 286)

...Так тихо в курене,

Что слышен треск подсохшего гороха...

(Бунин. “Сторож”, 1909. 1, 324)

Таквкруг него непоправимо тихо,

Что слышно, как в лесу растет трава...

(Ахматова. “Творчество”, 1936. 1, 277)

И тихо, так, Господи, тихо,

Что слышно, как время идет.

(Ахматова. “Август 1940”. 1, 204)

И в глубине зеркал мелькали

Покровы черно-гробовые

И чье-то бледное лицо.

(Бунин. “Сполохи”, 1906—1909. 1, 327)

Все унеслось прозрачным дымом,

Истлело в глубине зеркал...

(Ахматова. “Тот город,

мной любимый с детства...”, 1929. 1, 184)

Мужицким пахнет варевом, костры в дыму трещат —

И рдеет красным заревомна холоде закат.

(Бунин. “Плоты”, 1916. 1, 415)

И какое кромешное варево

Поднесла нам январская тьма?

И какое незримое зарево

Нас до света сводило с ума?

(Ахматова. “Не дышали мы сонными маками...”,

1946. 1, 231)

Правь рукою железною:

Из-за шатких снастей

Небо высится звездное

В грозной славесвоей.

(Бунин. “Ночной путь”. 1, 471)

И над этой недоброй забавою

Веял ветер пречистых полей

И всходило налитое славою

Солнце Родины грозноймоей.

(Ахматова. Из черновой редакции стихотворения

“Не дышали мы сонными маками...”, 1946. 1, 410)

Штора в окне, а за ней

Солнце вселенной моей.

(Бунин. “Ранний, чуть видный рассвет...”,

1917. 1, 446)

Как ликует твое умудренное

Сердце — солнце отчизны моей!

(Ахматова. “Долгим взглядом твоим истомленная...”,

1921. 1, 169)

Завораживающая музыка одного из самых совершенных поэтических созданий Бунина “Свет незакатный” явственно звучит в “Царскосельской оде” Ахматовой:

Там, в полях, на погосте,

В роще старых берез,

Не могилы, не кости —

Царство радостных грез.

Летний ветер мотает

Зелень длинных ветвей —

И ко мне долетает

Свет улыбки твоей.

Не плита, не распятье —

Предо мной до сих пор

Институтское платье

И сияющий взор.

Разве ты одинока?

Разве ты не со мной

В нашем прошлом, далеком,

Где и я был иной?

В мире круга земного,

Настоящего дня,

Молодого, былого

Нет давно и меня!

(“Свет незакатный”, 1917. 1, 445)

Здесь не Тёмник, не Шуя —

Город парков и зал,

Но тебя опишу я,

Как свой Витебск — Шагал.

Тут ходили по струнке,

Мчался рыжий рысак,

Тут еще до чугунки

Был знатнейший кабак.

Фонари на предметы

Лили матовый свет,

И придворной кареты

Промелькнул силуэт.

Так мне хочется, чтобы

Появиться могли

Голубые сугробы

С Петербургом вдали.

Здесь не древние клады,

А дощатый забор,

Интендантские склады

И извозчичий двор.

(“Царскосельская ода”, 1961. 1, 281—282)

Нужды нет, что в “Царскосельской оде” Ахматова ориентирует читателей на поиски связей с Иннокентием Анненским, чей “Кипарисовый ларец” фигурирует в тексте стихотворения. Никто и не собирается оспоривать очевидную генетическую связь “оды” Ахматовой со стихотворением Анненского “Снег” (“Полюбил бы я зиму, //Да обуза тяжка... // От нее даже дыму // Не уйти в облака”). Но если перекличка с Анненским лежит как бы на поверхности, то связь “оды” со стихами Бунина притаеннее. Перекличка тут не только ритмическая, но и — это важнее! — смысловая. Для Анны Ахматовой Царское Село тоже “не могилы, не кости — // Царство радостных грез”. Глубокая тоска, ностальгия, скрытая за намеренной жесткостью ахматовской “исторической живописи”, приоткрывается, когда оба эти стихотворения вступают в незримый диалог.