Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №7 (2002)

Стареющий, но еще не седой, с отнимающимися после лютых переохлаждений в тюрьме и на каторге ногами писатель трудился с удвоенной энергией. По старой привычке он писал ручкой с пером, макая его в банку с разведенными чернилами и выводя с нажимом на бумаге крупные четкие буквы, свою, только ему присущую вязь, схожую с почерком дореволюционных мастеров, которые не боялись отвечать за каждое свое слово.

Кочин не дожил до горбачевской “перестройки”, но он на себе испытал рапповскую “перестройку”, которая, к счастью, не была воплощена полностью, но все же тлетворным духом своим принесла немалый вред, когда уничтожалась сама русская история под лозунгом одного крикливого поэта без национальности: “Я предлагаю Минина расплавить, Пожарского...”, растаптывались классические традиции, внедрялись вульгаризаторство и нигилизм. Однако в своих тайных записях, ссылаясь на атмосферу 20-х и начала 30-х годов, на беспокойные дни своей писательской деятельности, Николай Иванович точно предугадывал, каким махровым цветом могут расцвести в будущем посеянные антинародными деятелями, презрительно называвшими Россию Расеей, ядовитые семена. Ему не пришлось увидеть этой напасти, но как точно в цель били бессонные его мысли:

“40 лет доказывали, что личность в истории роли не играет. А умер Сталин, и стали все гадости приписывать ему, все объяснять его волей, дескать, он сам всю власть забрал и он один за все в ответе”. (И это написано при всем неприятии Кочиным Сталина!)

“Демократическая мысль всегда, даже в своем гуманизме, попахивала сервилизмом, хамством, угрозами, петлей, плахой. (“Будь моим братом, а то вздернем на виселицу”)... Демократическая мысль всегда льстила народу, подхалимствовала перед ним, соревнуясь в обещаниях и продажности. И в этом соревновании отбирались самые наглые льстецы, самые изворотливые интриганы, самые энергичные деспоты...”

Как будто вчера написано, а на самом деле писалось это в 60-е годы.

К годам своего детства, к своим духовным истокам возвращается Кочин в романе “Гремячая Поляна”, где слово “Россия” названо им священным. Кочин не видел России без крестьянства, без пахаря — этого единственного настоящего радетеля и хозяина земли.

И не щадящий в крутой прямоте никакие авторитеты, он в своих заметках не мог не осудить уважаемого им Максима Горького: “...советскую жизнь он не знал совсем, и когда начинал говорить о современности, то сразу напоминал собою старую крепостного времени барыню, которая, живя в своем имении, знала о мужиках по рассказам плута управляющего (у него был Ягода) и все безбожно путала, а главное — находилась в блаженной уверенности, что ее мужички все живут богато, едят вкусно, молят Бога за здоровье своей барыни и только думают, как бы ей угодить... Так он думал о мужиках, теперь колхозниках, самоуверенно и докторально рассказывал со слов Ягоды и Сталина о “прекрасной” и “зажиточной” жизни в деревне”.

Он ушел из жизни с чистой совестью труженика, вспахавшего свое поле. В ящиках его письменного стола осталось немало исписанных страниц, о которых не ведал никто. Запекшаяся боль была на этих страницах, разящая всякую ложь правда, мудрость высоких истин, раздумья о временах, переходящих одно в другое, чтобы свидетельствовать о бесконечности мятущейся и страдающей жизни, которая все же дает счастье и являет многогранную красоту.

В первом кочинском романе “Девки” есть волнующие душу слова:

“Страна родная! Первый воздух, которым мы начинаем дышать, воздух нив твоих, лесов твоих, рек твоих. Жизнь без тебя, что луг без зелени, долина без куста, лес без тени, птица без перьев, небо без света. Любовь к тебе, Россия, не знает ступеней: кто не все для тебя делает, тот не делает ничего, кто тебе не все отдает, тот во всем тебе отказывает”.

Уверен, состоится оно, новое прочтение Кочина...

Россия... Один из ее затерянных среди перелесков и пашен нижегородского края уголков. Село Гремячая Поляна. Старый, с тремя окнами по фасаду крестьянский дом. Простое крылечко сбоку. Кочин.

Валерий ШАМШУРИН

ПОСЛЕДНИЙ ПАРАД НАСТУПАЕТ

К выходу в свет книги К. Г. Мяло “Россия и последние войны XX века”

Преданный, как героический и жертвенный символ, проданный, как металлический хлам, крейсер “Варяг”, влекомый на заклание в чужие пределы, оторвался от конвоиров-буксировщиков и какое-то время, отдавшись океанской стихии, дрейфовал в прощальном своем свободном плаваньи...

Трагический этот образ, выхваченный из шелухи информационного “шума”, не дает покоя, когда я думаю об адресате книги “Россия и последние войны XX века” известного исследователя мировых политических и культурных процессов, блестящего публициста Ксении Григорьевны Мяло. Эта ее только что вышедшая в издательстве “Вече” работа по масштабу задач, по объему собранного, систематизированного и продуманного фактического материала представляет собой труд, посильный разве что крупному аналитическому центру. А главное, книга К. Мяло замыслена и создавалась не в кабинетной тиши, она вместила опыт и пережитое автором в катастрофическое для Советского Союза — России десятилетие, завершившее XX век. Стала итогом сотен личных встреч с людьми практически во всех “горячих точках” нашей бывшей общей страны.

Чрезвычайно важно еще и то, что “Россия и последние войны XX века” писалась не по лекалам или заказу каких-либо партийно-клановых групп — явление ныне уникальное. Ценность работы К. Г. Мяло заключается именно в том, что это беспристрастное научное исследование. Однако позиция — ученого-историка, политаналитика — у Ксении Мяло есть. Она не декларируется прямо, но естественно выстраивает весь огромный корпус привлеченного материала, саму строгую и горькую тональность книги. Было бы упрощением пытаться определить эту позицию в устоявшихся социокультурных терминах: они, во многом, обросли за последние годы конъюнктурной мифологией. И все же надо сказать, что кредо К. Г. Мяло объективно находится в традиции ведущейся не один век и у нас, и на Западе серьезной полемики о путях и предназначении России, в традиции, представленной именами А. Пушкина и П. Чаадаева, Ф. Тютчева и Н. Дани­левского, Н. Страхова и Вл. Соловьева, В. Шубарта, А. Тойнби, П. Сорокина. Ряд этот можно расширять. И хотя автором заявлена, на первый взгляд, прикладная цель — “к истории падения сверхдержавы”, — исследование К. Г. Мяло попадает на самое острие споров и доктрин о моделях будущего развития и устроения человечества. И здесь антагонисты ее концепции — “разработчики” контуров “глобализации” Ж. Аттали, Г. Киссинджер, З. Бжезинский, М. Олбрайт и “куклы” помельче, вроде нашего М. Горбачева, недавно ошеломившего японского философа Д. Икэда предложением создать вместе “новую Нагорную проповедь” для всех народов Земли. Самого же автора рецензируемой книги можно по праву отнести к тем, кто, по определению В. В. Розанова, остаются “верными заветам, смыслу и духу земли русской”.