Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №10 (2002)

Спасибо, что не забываете обо мне. А я в свою очередь не забуду помочь другим.

9 октября 1987 года.

Н. Колмогоров.

* * *

Здравствуйте, Станислав Юрьевич!

Я и сам уже пожалел, что послал эту глупую рецензию из “С.М.”* — Вам. Действительно, этого было делать незачем. Да какой-то бес нашептал. А “дело старинное” движется. Искания проясняют и кристаллизируют душу. И, конечно же, истинное творчество свершается только под водительством духа. И никакой бродячий, бешеный пес космополитизма не заразит укусом. Ибо в сердце — родина, в нем вера в великое будущее народа нашего.

У нас здесь после того, как я выступил с открытым забралом, внут­рен­ние взаимоотношения между многими обострились. Стали яснее, конкретнее. Противники наши стали укреплять свои ряды, почувст­вовали, что вплотную подходит наше поколение, которое, в свою очередь, либо прозрело (в немногих), либо пока безнадежно увязло в идеологической трясине сионизма, очень тонко обрабатывающего зеленые умы. Сам космос не дал мне много времени, чтобы в этом долго разби­раться, и потому прозрение пришло быстро. А теперь от созерцания — к действию. Это самый крат­чайший путь, как говорит тибетская мудрость, как под­тверж­дает Рерих.

Ваш Николай Колмогоров.

А как по-русски широко и сердечно он заботился не только о себе, но и о своих сверстниках, вместе с ним вступающих в литературную жизнь, — об Александре Ибрагимове, Сергее Донбае, Виталии Крекове! До самой смерти думал о “други своя”...

2002 г.

Юлий Квицинский

ОТСТУПНИК

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ

Глава IV

ЛИШЬ МГНОВЕНИЕ — ТЫ НАВЕРХУ...

На четвертый этаж Тыковлев взъехал на маленьком заднем лифте. Во втором подъезде ЦК было два параллельных лифта. Парадный большой — для начальства, а задний поменьше — для клерков и посетителей. То есть можно было, конечно, залезть и в первый главный лифт и прокатиться. Никто ничего не сказал бы. Все равны. Но скромность, как говорится, украшает человека, а особенно партработника. К тому же этот большой лифт открывался там, наверху, прямо перед носом у дежурного офицера. Получилось бы “здрассьте, мол, пожалуйста, к вам не Суслов и не Демичев, а сам Тыковлев припожаловал”. Не поймут. Лучше на заднем. Он между этажами останавливается. Потом пол-этажа можно скромненько по лестнице пешочком спуститься и предъявить офицеру удосто­верение. Как все. Не надо высовываться.

А он высунулся. Черт его дернул в Лондон ехать, а потом эту записку писать. Теперь вызывают. Впрочем, разве не этого он сам хотел? Разве не мучился два дня, напуская многозначительного туману на обстоятельства встречи, вкладывая в уста своих собеседников вещи, которые, если разобраться, они говорили не совсем так, как он изобразил? Только зачем?

В этом Тыковлев и самому себе не решался признаться. Больно страшно было. А хотел он ни много ни мало подправить политику ЦК, помочь старшим товарищам подобрать ключики к сердцам хозяев западного мира. Нельзя же дальше идти по пути конфронтации с ними. Пришло время договориться, поделить власть и влияние в мире по-доброму, по-честному. А почему бы и нет? Это же так просто. Возьми себе свое и отдай мне мое. И не будем ссориться. И заживем припеваючи. Мы от всемирной революции откажемся, помягче вести себя будем, а они нам помогут жить получше. Вот и исторический компромисс! Каждый при своем интересе. Он (Тыковлев) был бы готов заняться этим, свести вместе, попосредничать. Он почти уверовал в то, что может сделать это. Была бы отмашка. Если скажут, что можно, так от желающих порадеть на этой ниве отбоя не будет. Это уж точно. Надоело долдонить про несовместимость двух социально-экономических систем, про классовую борьбу, неизбежность краха империализма и торжества социализма. Не получается ни краха, ни торжества. Надо искать что-то среднее. Народ давно уже ждет этого. И им тоже, конечно, надоело. Сколько ни горбатятся, а ничего с Советским Союзом поделать не могут. Начинают понимать, что другая музыка требуется. Ну, поломаются еще, конечно, для виду. Бросим мы им парочку костей. Пусть погложут, пусть утешатся. Но не в этом главное. Главное в другом: коли мы мировую революцию побоку, так и вы кончайте думать, что разрушите нашу власть.

Тыковлев уперся в дежурного офицера КГБ. Протянул свое удостоверение. Тихо сказал:

— К Михаилу Андреевичу по вызову.

Офицер посмотрел на фотокарточку. Потом на длинное, как у лошади, черноглазое лицо Тыковлева. Покрутил в руках список. Легонько махнул рукой в направлении направо по коридору. Опять глянул на Тыковлева. Саше показалось, что в глазах офицера мелькнул страх. Но он отогнал от себя эту глупую мысль. Откуда постовому знать, зачем и почему вызывают. Это не офицер, это он сам трусит. Надо взять себя в руки.

Прошел по коридору, отворил дверь в приемную. Навстречу встал из-за стола-конторки помощник.

— Товарищ Тыковлев? Проходите. Михаил Андреевич свободен.

Суслов сидел за письменным столом, ссутулившись над бумагами. Был он, как обычно, бледноват. Как обычно, в сером скучном костюме, с беспорядочно расположившимися над подслеповатыми глазами прядями русо-седых волос, с воротом рубашки, далеко отстающим от по-старчески худой шеи. Кивнув головой, Суслов указал место у приставного столика в большом, обитом темно-коричневой кожей, кресле. Продолжил чтение.

Тыковлев молча уселся. Стал оглядывать деревянные панели кабинета, полки с книгами, портрет Ленина, лампу с абажуром из серпов и молотов образца тридцатых годов. Потом осторожно, краешком глаза зыркнул через письменный стол, надеясь подглядеть, что за бумагу смотрит начальство. Узнал свою записку. Значит, разговор будет предметный. Стал думать, с чего начать докладывать. Ведь сейчас наверняка попросит рассказать поподробнее. Или вопросы начнет задавать. Надо собраться и суметь сказать коротко главное. У Суслова мало времени. Он к тому же строг, упрям и своенравен. Не попадешь в тон, пиши пропало.

Суслов отодвинул в сторону тыковлевскую бумагу, поправил очки и внимательно поглядел на Сашу.

— Насколько серьезными вы считаете высказывания ваших лондонских собеседников, товарищ Тыковлев?

— Думаю, что они солидные люди...

— А вы их до этого знали? Лично не знали, конечно. Вы ведь у нас в первый раз в загранкомандировке в капстране. Ну, может, заочно познакомились с их биографиями, выступлениями, какие-то материалы о них вам наше лондонское посольство давало? Нет? Значит, первая и, можно сказать, случайная встреча. Н-да. Не торопимся ли мы с выводами, Александр Яковлевич?

— Я исходил из того, что все мои собеседники — люди с положением. Лорд, сенатор, банкир, военные. Они специально собрались, чтобы встретиться с работником ЦК КПСС. Лорд даже охоту отменил, — неловко промямлил Тыковлев. — Они предлагают установить доверительный контакт с ЦК для обсуждения вопросов мирного сосуществования, так сказать, модуса вивенди между СССР и Западом.