Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №10 (2002)

Слышите, слышите, как бесталанно, глухо к звуку — и смыслу! — чиновни­чество? Семейный детский дом (пусть и по имени ДДСТ) создавался как особый род семьи, которую власть, передавая ей часть своих попечительских обязательств перед сиротами, признает рабочим и работающим инструментом, финансируя его естественные затраты, признавая труд спасения высоко нравственной работой и обеспечивая этим бескорыстным труженикам социальные гарантии.

Но теперь такая семья должна стать учреждением, читай — конторой. Мама — директор, например. Ей бы носки ребятам заштопать или суп варить, а она с печатью в руке регистрируется в налоговой инспекции.

Вот ведь как дело-то можно загубить. Где вы, милый Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин? Вам такое и не снилось!

И все же — я верю и надеюсь. Прежде всего, в тех людей, которые поверили Детскому фонду тогда, четырнадцать — двенадцать — десять лет назад. В исповедях родительских, которые мы получаем, найдешь много горьких строк, и, соединенные вместе, они звучат как претензия власти. Но найдешь и главное: ответ на незаданный вопрос: “Вы жалеете, что ввязались в такое дело?” — “Да что вы, — звучит ответ. — Без этих детей наша жизнь была бы неполной!”

О щедрости человеческой есть христианская притча. Приносят в храм люди свои пожертвования. Богатый богатого старается перещеголять — дело происходит перед очами Христа. А бедная вдова кладет всего две лепты (достоинство монеты) — все, что у нее есть. Богатые ждут, кого самым щедрым назовет Христос, а он называет самой щедрой вдову. Богатые недоумевают: почему? “А потому, — отвечает Господь, — что она отдала все, что у нее есть”.

Наши семьи не раз пытались заподозрить в корысти. Смешно! Это то же, что заподозрить в корысти ту библейскую вдову, ведь эти люди отдали своим детям все, что у них было и что не купишь ни за какие деньги, — любовь.

Любовь такого рода — не продается и не покупается.

11

Люди много душевных сил тратят на поиск смысла жизни, ее цели. И хотя чаще в молодости мы больше всего бьемся над этим, герои и участники социальной практики, предложенной Детским фондом, выбор свой сделали в годы уже не юные. И хочу сказать, что за немногими исключениями это был мудрый человеческий опыт.

Есть такая православная поговорка: “Сироту пристроить — что храм построить”.

Люди, которые пошли по пути Детского фонда, пристроили только в России 2500 сирот. Сколько храмов возвели!

Слава им! Они исполнили важное человеческое предназначение — защитили слабых. И каждому из них, поименно, да воздастся добром за добро.

Николай КУЗИН

К 150-летию со дня рождения

Д. Н. Мамина-Сибиряка

“...СТРАДАТЬ И РАДОВАТЬСЯ

ТЫСЯЧЬЮ СЕРДЕЦ...”

1. Маленькая загадка

Псевдоним его, наверное, всегда вызывал некоторую озадаченность у многих, более или менее знакомых с биографией и творчеством писателя. Действительно, почему это плоть от плоти коренной уралец вдруг решил назваться “Сибиряком”, в отличие, скажем, от его известных приятелей-земляков — художника А. Денисова-Уральского и поэта Заякина-Уральского, которые, к слову сказать, провожали Мамина-Сибиряка в последний путь? Между прочим, даже исследователи творчества писателя не дали вразумительного ответа на сей вопрос. Признаюсь, что и сам я тоже пребывал в довольно тяжком недоумении, пока не обратил внимание на следующие авторские рассуждения в рассказе “Золотая ночь”:

“Екатеринбург — бойкий промышленный город уже сибирского склада(выделено мной. — Н. К.). Здесь нет чиновничества, как в других городах, дворянство не играет никакой роли, зато всем ворочают промышленники... Сибирь не знала крепостного права, и настоящие “господа” попадают туда только в качестве администраторов, на особых основаниях или по независящим обстоятельствам. Во всяком случае, вся Сибирь — промышленная, купеческая сторона, и Екатеринбург является ее первым аванпостом”.

Итак, Екатеринбург, по мнению писателя, это не только уже не совсем уральский, а больше сибирский город. И Мамин-Сибиряк, пожалуй, прав, если смотреть на вопрос и с географической точки зрения: ведь уже станция Хрустальная, находящаяся на семнадцать километров западнееЕкатеринбурга, считается первым азиатским (а значит, и сибирским) населенным пунктом. А с Екатеринбургом у Дмитрия Наркисовича связано очень и очень многое: здесь он учился, жил, сформировался как писатель, здесь были созданы обессмертившие его имя романы “Приваловские миллионы”, “Горное гнездо”, “Три конца”, “Дикое счастье”, значительная часть четырехтомного сборника “Уральские рассказы”, циклы очерков “От Урала до Москвы”, “От Зауралья до Волги”, “Золотое гнездо”, пьеса “Золотопромышленники” и др. А коль град этот, по Мамину, из числа сибирских, то и псевдоним “Сибиряк” органически вписывается в бытийную канву писателя.

2. Многотрудный зачин

Там, на Урале, должно быть, все такие: сколько бы их ни толкли в ступе, а они все — зерно, а не мука. Когда, читая его книги, попадаешь в общество этих крепышей — сильных, цепких, устойчивых черноземных людей, — то как-то весело становится...

А. П. Чехов о Д. Н. Мамине-Сибиряке

“Мое детство прошло в далекой глуши Уральских гор, захватив последние годы сурового крепостного режима, окрашенного специально заводской жестокостью”, — так несколько “по-казенному” вспоминал Дмитрий Наркисович свое родовое гнездо — поселок при Висимо-Шайтанском заводе, где он появился на свет 25 октября 1852 года в семье священника Наркиса Матвеевича Мамина.

Поселок, где родился и провел детство будущий писатель, находился в сорока трех километрах от Нижнего Тагила, а население его составляло немногим более двух тысяч человек. Жители поселка — из раскольников-староверов и вывезенных Демидовыми крепостных крестьян из Тульской и Черниговской губернии — селились вокруг поселкового пруда тремя отдельными поселениями (об этом подробно рассказано в романе “Три конца”): старообрядцы — по левую сторону пруда, крестьяне-туляки — по правую, а черниговцы — по правой стороне реки Висим. Все взрослое мужское население поселка трудилось на железо­делательном заводе, в кузнице, на меховой фабрике, на платиновых, золотых приисках и на заготовке дров, зарабатывая по десять-двенадцать рублей в месяц (для сравнения: управляющий заводом получал пятьдесят две тысячи в год). Рабочий день длился до 15 часов. Тяжелый труд жителей поселка — со многими из которых юный Митя был хорошо знаком — видимо, и послужил поводом тому нелестному отзыву о “заводской жестокости”, что приведен в начале главы. Впрочем, любознательному мальчику доводилось наблюдать не только картины изнурительных работ земляков. Окружающая природа поселка с зелеными зубчатыми горами, бойкими горными речками навсегда запала в душу впечатли­тельного ребенка, способствуя формированию его светлого, поэтического миросозерцания, а изобилующий яркими пословицами и поговорками сочный образный язык будущих маминских произведений (“настоящие слова”, по определению Чехова) несомненно почерпнут не из словарей, а из кладовой живых речений обитателей его родного гнездованья.