Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №11 (2002)

Естественно, зал рукоплещет. Все довольны. Перестройка родила руководи­теля нового типа. А как ушел со сцены, так на помощника за кулисами накинулся. Чем ты думаешь, да как меня к активу готовишь? Я вот залу показываю, что в ботинках со “Скорохода”, а на мне немецкая “Саламандра”, да еще сделанная по спецзаказу. Хорошо, что эти лопухи “Скороход” от “Саламандры” отличить не могут. И костюм, конечно, не с “Красной швеи”.

— Артист он у нас, — закончил Тыковлев, — а, в общем-то, человек властолю­бивый и в политике совершенно бессовестный. Сейчас, ввиду того, что Москву завалил, нервничает, ищет, на что и на кого ответственность свалить. Вот и пустился во все тяжкие.

— У него роль такая, — хитро прищурился Горбачев. — Я ему разрешаю заходить немножко дальше других. Пусть попробует, местность разведает, реакцию выяснит. Потом, глядишь, и мне виднее будет, как действовать. Я все про него знаю, внимательно за ним смотрю. Пока он полезен, пусть походит по минному полю.

— Понимаю, — ответил Тыковлев. — Но он будет претендовать на самостоя­тельность. Характер такой, да и вас он, похоже, считает себе равным. Сейчас это не очень опасно. Он думает, что его прошлое инженера-строителя, ботинки якобы “Скорохода”, приход из провинции — это платформа для самоутверждения на базе чего-то вроде китайской культурной революции. Долой зажравшуюся номенклатуру, восстановим равенство и справедливость, создадим отряды хунвейбинов или Красной гвардии! На этом он далеко не уедет. Есть умельцы поопытнее и похлеще его. Настроение сейчас в стране не в пользу еще большего равенства и не в пользу самопожертвования. Люди сытости, свободы и покоя хотят от перестройки, надеются зажить поприличнее. Он вскоре увидит, что утрачивает почву под ногами, попадает в изоляцию. Хотя на партактивах и митингах ему еще и будут хлопать некоторое время. Уходить придется. С москвичами он вскоре совсем поссорится, а на второстепенную роль в партии не согласится. В общем, назревает у него душевный кризис. А он пьяница, сумасброд. Как бы чего не выкинул под занавес.

— Не пугай. Не с такими управлялись, — отмахнулся Горбачев, подумав про себя, что Тыковлев ревнует его к Ельцину. Ну и пусть. Хуже было бы, если бы дружили друг с другом.

* * *

Банкин уютно расположился на лавочке у искусственного пруда, в котором деловито плавали несколько уток. Он уже несколько раз обошел территорию больницы, поздоровался с парой знакомых из числа пациентов, заглянул в библиотеку и аптечный киоск. Вокруг шумела под легкими порывами ветра листва тополей, на заботливо ухоженных клумбах цвели бархатцы, анютины глазки. Позади виднелись постройки хозяйственного двора, стоял микроавтобус “скорой помощи”, неспешно сновали санитарки в белых халатах.

Банкин с удовольствием вытянул ноги в кроссовках и голубых тренировочных штанах, закинул руки за голову и стал смотреть на покрытую рябью воду. Из-за бетонного забора иногда доносилось приглушенное рычание моторов с Мичурин­ского проспекта, крутился кран на соседней стройке, временами перебрани­вались вороны, усевшиеся в кронах тополей. Но, в общем, было тихо, зелено и покойно. Банкину здесь нравилось. Нравилось не в последнюю очередь потому, что хотели его запихнуть на диспансеризацию в Кунцевскую больницу, шепотом говорили, что, мол, приказ есть никого в ЦКБ ниже министров больше не класть, а он все же прорвался. Другим нельзя, а ему можно. Помнят, что до того, как стать послом, Банкин занимал пост, равный министерскому. Если занимал, значит, вернуться может. Они там в 4-й Управе у Чазова хорошо табель о рангах знают. Мидовский протокол ошибается, а эти нет, никогда! Если хочешь знать, кто чего в Советском Союзе стоит, смотри, как с кем 4-я Управа обращается. Не промахнешься.

Краем глаза Банкин заметил приближающуюся к пруду по красной дорожке из битого кирпича Лидию Дмитриевну Громыко. Элдэ, как ее называли, шла медленно, бросая какие-то отрывочные фразы сопровождающим ее женщинам. Временами ее цепкий взгляд останавливался на идущих навстречу, и по лицу было видно, что она начинает вспоминать, когда, где видела и видела ли вообще этого человека. Память у нее на лица была хорошая, хотя имена она в последнее время стала забывать. Возраст ли сказывался, уход ли мужа с поста министра. К Элдэ метнулся один из сильно пожилых министров. Банкин не знал, где он сейчас — в станкостроении, или в общем машиностроении, или еще где. Раскланялся, стал что-то спрашивать. Отвечая ему, Элдэ вперла взор в Банкина, и тот решил, что надо и ему “нарисоваться”.

Изобразив самую приятную улыбку на лице, Борька двинулся навстречу Лидии Дмитриевне и громко сказал:

— Здравствуйте, не помните меня? Я посол...

— Как же не помню, всех помню, все вы как дети мои, — заулыбалась Элдэ. — Вы что же это, приболели?

— Нет, нет, — заторопился Банкин. — За новым назначением приехал. Жду решения и пока решил диспансеризацию пройти. Надо ведь, Лидия Дмитриевна...

— Надо, надо, — кивнула Элдэ. — Не болейте, вы такой молодой, энергичный. Поправляйтесь. Не волнуйтесь, — вдруг добавила она, — все у вас хорошо будет, — и посмотрела на Борьку своими хитрыми черными глазами.

“Неужели что-то знает? — подумал Банкин. — Вот старая интриганка. Муж уже давно не в МИДе, а все равно знает”.

Усевшись вновь на свою скамейку, Борька заскучал. Ощущение комфортности пропало. В голову опять полезли мысли, что весть о его неизбрании в партком неизбежно разнесется по Москве. Начнутся суды-пересуды. Еще неизвестно, куда после этого назначат.

“Загонят куда-нибудь в Бурунди, — подумал он. — Да нет, не должны. Александр Яковлевич поможет. Обещал ведь, что все хорошо будет”.

Сзади его кто-то хлопнул по плечу. Банкин обернулся. Это был Валька Сундуковский, по прозвищу Сундук, старый знакомый, участник комсомольских пьянок. Валька был когда-то врачом в одном из сочинских санаториев, но уже давно перебрался в Москву и устроился в 4-е Управление Минздрава.

— Привет, Валя, — обрадовался Банкин. — Сто лет не виделись. Ты что, здесь работаешь? Начальником, поди, заделался?

— Маленьким начальником, — улыбнулся Сундук. — Я в Кунцевской заведую отделением, а сюда на консультации приезжаю. Как сам-то живешь-можешь? Впрочем, не буду темнить. Слыхал о твоих неприятностях. Плюнь, Борь. Сейчас у всех неприятности. Трясет страну. Но мы-то с тобой из авоськи не просыплемся, а?

— Не просыплемся, — бодро промолвил Банкин. — Не боись, старик! Вот пройду тут у вас диспансеризацию, с друзьями повидаюсь и опять на службу. За назначением я приехал, решение ЦК на выходе.

— Ну и молодец, — примирительно сказал Сундук, поняв, что Борьке не очень хочется обсуждать свои дела. — Езжай отсюда поскорее к ядреной матери. Есть такая возможность, значит, езжай. Пересидеть эту перестройку где-нибудь в Европе — милое дело. За такую возможность надо благодарным быть. Тут у нас такое происходит... — Сундук сделал длинную паузу и потом многозначительно добавил: — Бардак! Бардак на колесах! Не знаешь, с какой стороны стукнет. Про Ельцина слышал?