Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №11 (2002)

В это же, казалось бы, счастливое время он пишет очень грустное стихотво­рение “У камина”.

Перед свадьбой его преследует бред мучительных воспоминаний, страшный час разлуки. Он сжигает письма, самое дорогое воспоминание, чтобы чужие руки не касались священных и светлых страниц.

Старые письма

Давно забытые, под легким слоем пыли,

Черты заветные, вы вновь передо мной,

И в час душевных мук мгновенно воскресили

Все, что давно-давно утрачено душой.

Горя огнем стыда, опять встречают взоры

Одну доверчивость, надежду и любовь,

И задушевных слов поблекшие узоры

От сердца моего к ланитам гонят кровь.

Я вами осужден, свидетели немые

Весны души моей и сумрачной зимы.

Вы те же светлые, святые, молодые,

Как в тот ужасный час, когда прощались мы.

А я доверился предательскому звуку, —

Как будто вне любви есть в мире что-нибудь! —

Я дерзко оттолкнул писавшую вас руку,

Я осудил себя на вечную разлуку

И с холодом в груди пустился в дальний путь.

Зачем же с прежнею улыбкой умиленья

Шептать мне о любви, глядеть в мои глаза?

Души не воскресит и голос всепрощенья,

Не смоет этих строк и жгучая слеза.

Доверительная откровенность!.. Каждая строка полна боли, горечи утраты. (Как он написал в другом стихе: “Без тебя я тоскую безумно, ты улыбку мою унесла”. — Здесь припоминается горькое: “и тебя на Земле уж не встречу”).

Повторим одно мудрое любимое изречение А. Фета: “Насильно нельзя забыть, заснуть и полюбить”!

Марья Петровна и Фет вскоре купили имение и приобрели рояль. Афанасий Афанасьевич любил музицировать вечерами.

С 1858 года Фет почти исключительно занимается поместьем, превращаясь в богатого помещика.

Свершилось! Дом укрыл меня от непогод,

Луна и солнце в окна блещет,

И, зеленью шумя, деревьев хоровод

Ликует жизнью и трепещет.

Казалось, исполнились его мечты, но память сердца упорно хранит любимый облик. Нет, никакие радости и перипетии жизни не могут затмить очарования, водопада чувств, огня в крови, того, что называется любовью:

Томительно-призывно и напрасно

Твой чистый луч передо мной горел...

С тобой цветут в душе воспоминанья,

И дорожить тобой я не отвык.

В этот период Фет смог финансировать издание “Вечерние огни” и начал пробивать, как он поэтически объяснял, “будничный лед действительности”. Однако его не отпускала память:

Не спится. Дай зажгу свечу. К чему читать?

Ведь снова не пойму я ни одной страницы —

И яркий белый свет начнет в глазах мелькать,

И ложных призраков заблещут вереницы.

За что ж? Что сделал я? Чем грешен пред тобой?

Ужели помысел мне должен быть укором,

Что так язвительно смеется призрак твой

И смотрит на меня таким тяжелым взором?

Чем дальше в прошлое уходил день ее гибели, тем сильнее и мучительнее переживал он ее смерть.

Как велика души моей утрата!

Как рана сердца страшно глубока!

“Деревенский житель” (это его литературный псевдоним) вновь заговорил стихами и уже до последних дней не изменил памяти своей возлюбленной. Он вновь одушевляется с приходом весны, радуется цветущим садам, восхищается благоуханием роз, замирает, услышав трели соловья.

Память возвращала его в знакомые места, образ милой вновь, как живой, возникал перед его печальным взором:

Вчера я шел по зале освещенной,

Где так давно встречались мы с тобой.

Ты здесь опять! Безмолвный и смущенный,

Невольно я поникнул головой.

И в темноте тревожного сознанья

Былые дни я различал едва,

Когда шептал безумные желанья

И говорил безумные слова.

Знакомыми напевами томимый,

Стою. В глазах движенье и цветы —

И кажется, летя под звук любимый,

Ты прошептала кротко: “Что же ты?”

И звуки те ж, и те ж благоуханья,

И чувствую — пылает голова,

И я шепчу безумные желанья

И лепечу безумные слова.

В 1860 году А. Фет приобрел Степановку в Мценском уезде Орловской губернии, которая быстро преображается, превращаясь из второстепенного хуторка в степи в достопримечательность уезда с регулярным парком и с плодородными сельскохозяйственными угодьями.

А. Фет стал прекрасным землевладельцем, но достижения на этом поприще легко не давались ему в течение всей жизни, тому было много причин. Он пишет А. В. Олсуфьеву 15 апреля 1888 года: “Что же касается до поля и крупного хозяйства, то тут приходится мне страдать наравне во всеми русскими землевла­дельцами. Надеюсь, что мы оба с Вами русские люди, и нельзя яснее Вас понимать, что почвенные условия гораздо ниже в остзейских и бывших польских землях, а между тем строй жизни там был тверже и благосостояние крестьян, в сущности, выше. Но наши мнимые правовые порядки врываются туда, чтобы всех сравнять в безобразии”.

Чуть позже покупает Фет еще и Воробьевку (более чем за 100 тыс. рублей!), замечательно красивую барскую усадьбу, которую он назвал “наша микроскопи­ческая Швейцария”.

Он становится также владельцем имения Ольховатка Щигровского уезда Курской губернии (оно перешло к Фету по завещанию П. И. Борисова, умершего 25 марта 1888 года).

Было у Фета и имение Граворонка в Землянском уезде Воронежской губернии, где находился замечательный конный завод, купленный у брата — П. А. Шеншина. Отметим, что конный завод был также и в Воробьевке.

Он покупает и просторный дом в Москве, в центре, на Плющихе (дом. № 36).

Фет становится рачительным хозяином... Он не без гордости сообщает армейскому другу: “Тогда я был бедняком офицером, полковым адъютантом, а теперь, слава Богу, орловский, курский и воронежский помещик, коннозаводчик и живу в прекрасном имении с великолепной усадьбой и парком. Все это приобрел усиленным трудом, а не мошенничеством, и на этот счет я покоен”.

А. Фет находится в зените поэтической славы, окружен заботами Марии Петровны. Знакомые отмечали, что их отношения ровны, семейная жизнь спокойна и счастлива. Она гордится мужем, его поэтическим талантом. Заботлива, как няня, писали современники. Он всегда внимателен, предупре­дителен, на людях с ней подчеркнуто тих и спокоен. Они были хорошей супру­жеской парой. Их дом всегда отличался необыкновенным хлебо­сольством. Б. А. Садовский вспоминал, что в январе месяце Фет потчевал гостей свежей ботвиньей. Мария Петровна делала знатную яблочную пастилу, которую они посылали не только друзьям, но и Императору Александру III и Великим князьям. В частности, известному своею многолетней дружбою с А. Фетом К. К. Романову, царственному поэту К. Р. В дневнике Великого князя имеется запись за 1866 год о посещении А. Фета: “Обедал и провел весь вечер у Шеншина (Фета). Смеркало, было морозно и уши щипало, когда я выехал сквозь Троицкие ворота из Кремля и несся в санях по Воздвиженке и Арбату на Плющиху. В конце ее неподалеку от Девичья Поля его дом, хорошо знакомый лишь по адресу. Я вошел. Маленькие низенькие комнаты, на окнах растения, повсюду цветут гиацинты — такая уютная обстановка для милых бездетных старичков... Разговор не умолкал ни на минуту. Я сразу заметил, что старички самые нежные супруги, он очень рассеян, и без старушки ему пришлось бы плохо. Она, кажется, только и живет что заботой и попечениями о нем. Время летело так быстро, мне было так хорошо у них, как будто я всю жизнь был знаком с ними. Он читал мне свои последние, мне еще незнакомые стихи. Пили чай, говорили, о чем только не говорили...”