Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №12 (2002)

— Отмыли свои “красные” пятна и вылезли — я с вами, я с вами!

— Ох, ты и рубишь!

— Ну а как же? Губернатор полетел в Москву выбивать пенсии, забрать из бюджета законные кубанские фонды, а в Краснодаре перманентные революционеры рады будут, если он вернется с пустыми руками. Народу хуже? 82 процента “за”? Плевать! Есть шанс создать сразу же немощный образ власти, поколебать ее. Такое ощущение, что они готовы выписать из Турции своего демократического султана, но лишь бы не кубанец, у которого болит душа. Турецкий, но демократ! Не прошло и десяти дней, а им уже хочется нового губернатора.

— Денег все равно нет.

— На выборы найдут. Коробок из-под ксерокса много. Вообще, что дурака валять? Или нету в крае следственных бригад, прокуроров, офицеров ФСБ? Неужели они не знают, как проехать на окраину к особнякам и, поиграв на втором этаже с хозяином в бильярд, спросить вдруг: “А на какие деньги вы это построили? Покажите нам справочку”. — “Пойдемте выпьем по рюмочке”. — “Да нет, мы не пьем. Справочка нужна”. И кого они наказали за бюджетные деньги, пущенные на выборы сверх нормы? Все время слышу, директор совхоза увольняет рабочих, зарплату не выдает, а сам с семьей летит отдыхать на Канарские острова, и сколько хозяев разоренных колхозов купили своим детям в Краснодаре квартиры! Власть не знает, как их взять за одно место?

— В селе вообще никакой правды не добьешься. Все боятся, молчат. Выгонят — работы искать негде.

— Но уже все ясно. Протест на уровне 82-х процентов. При чем здесь “красный пояс”? Люди все сказали. С первых дней ковырять новую власть могут только предатели своего народа.

— Тебя обвинят в тенденциях 57-го года.

— Глупости. Благослови нас, Господь, не стрелять, но кто-то уже заслужил поглядывать на мир через решетку не конторы или офиса, а тюрьмы.

— Я тебе как позвоню — только расстрою тебя. Ты заводишься.

— А везде все говорят одно и то же. Еще похлеще. И фамилии называют, а мы с тобой — нет.

— Боишься, подслушают?

— Ничего я не боюсь. Одного только — даже той жизни, которая во многом нам так не нравилась, уже не дождаться. К чему пришли? И нечего жаловаться только на вождей. Все мы виноваты. Мне позвонили: “Вы смотрите “Час пик”? Там актер Пороховщиков та-акое говорил”! Ну, говорил. А он ведь в конце 80-х годов был вместе с разрушителями. Что теперь мне его слезы? Из старинного рода, а не понимал, в какую сторону потащили его старинную Россию. И таких миллионы. Вот теперь локоть-то и не укусишь. Что-то случилось с русским народом. Потому и зарплаты нет, что свою русскую гордость потеряли. Господи, прости меня, я сам русский, но это так. Звони.

— Я приду к тебе взять Ключевского “Добрые люди древней Руси”, хочу перечитать.

— Дам с удовольствием. Обнимаю.

Ноябрь. Долой всю эту бесполезную публицистику! Отдохнуть от нее... И я взял папку с другими листами... Я забыл уже, что когда-то мечтал написать о том, о сем художественное.

Как чужое читал первые строчки. Это мои строчки.

“Как же он упустил ее!? Как птичка с колышка, как бабочка с цветка вздрогнула она и скрылась...”

“Что это я сегодня так обостренно живу с утра? Такое ощущение, что меня кто-то близкий предал...”

“Котик Вачнадзе был князем и приехал в Екатеринодар из Грузии, из Царских колодцев...”

Это все начала рассказов, которыми мне некогда было заняться. Писал очерки для казаков и ни разу не закричал: “Долой всю эту публицистику!”

Время такое. Не один я стыдился предаваться чистому искусству.

Февраль. Холодное сырое воскресенье февраля. Как и сорок лет назад, покоюсь я в книжной тишине Пушкинской библиотеки. Созвонился с поэтом Н. С. Красновым: “Пойдем полистаем журналы?”

Когда-нибудь я напишу о втором доме в моей жизни, о библиотеке, а сейчас не стану забегать вперед и могу лишь признаться: ни разу не проходил я мимо Пушкинской библиотеки без волнения, без тайного мгновенного причастия к тому, что уже замерло в моей биографии навсегда: сквозь окна из залов и камер хранения рентгеновским светом разлеталась во все стороны моя жизнь с книгами, именами, мечтательностью и жизнь многих, запечат­ленных в прочитанных мною книгах, журналах, газетах. Помнятся даже настроения некоторых дней в зале библиотеки на втором этаже. Я как бы остался там, за столом возле белой лампы. Когда входишь в кабинеты и читальный зал, то все сотрудники, касающиеся пальчиками абонентных карточек, книг, кажутся... родственниками лучших писателей, душу, мысли и страдания которых они берегут для нас.

Я давно не перебирал художественных журналов, в киосках их нет, я не подписываюсь, отстал, такого в моей жизни не было с тех пор, когда я добился права получать зарплату. Нынешний рынок распотрошил меня, я отвык следить за потоком литературы.

И вот как не поверить! Кто-то толкает нас к самим себе, тонко и будто нечаянно ведет к кастальским ключам, возвращает на круги своя... Зачем-то взял я на столе среди стопок журнал “Октябрь”, и выпали мне ...неизвестные письма И. А. Бунина, тотчас повернувшие меня на сорок лет назад, когда я выходил из библиотеки, искал в сквере свободную скамейку и впервые читал эмигрантские вещи Бунина. Что это? Зачем так? Наверное, наступил срок пережить что-то чудесное в себе самом снова? Я так и понял назначение моего визита в библиотеку после долгого перерыва.

И позабыв того, с кем пришел, упрятался я в кресле и стал нервно читать парижские письма писателя-изгнанника, опять почувствовал его одиночество в кругу не досягающих его и ревнующих коллег, нищего, больного патриарха последней старомодной русской литературы, классика, дыханием слов своих, музыкой русской речи напоминавшем о родстве своем с Пушкиным, Тургеневым, Чеховым.

Спасибо Пушкинской библиотеке и ее хранителям: в этот день мне стало легче.

На полках библиотеки вся Россия. Да и весь мир. Если бы толстосумы подумали об этом, проезжая мимо белого здания на иномарках, то не тратились бы на чепуховую призрачную благотворительность: перечислили что-то самой истории. Но что толстосумы! Писатели вымогают деньги на свои опусы, цацкаются с изделиями своего скудоумия и сбрасывают в пыльный угол классическую библиотеку родного творческого Союза. Только случайность спасла библиотеку от полной ликвидации: один жирномордый стихоплет, добравшийся к власти, покушался на это.

Все послевоенное время доставляла почта в Союз писателей журналы, газеты, и где эта летопись литературной эпохи? Полвека борьбы, поисков, страданий, глупых и великих произведений, всех черточек и запятых в истории литературы выброшены вон самими писателями, претендующими на пенсии, звания, награды и премии “за развитие”, на юбилеи... в честь своих “созданий”. Что-то не то. Кошмарное “собственное достоинство” с картонными генеральскими погонами. Что-то не так. Там, где творческая интеллигенция уничтожает библиотеку, общество неполноценно. Во время переворотов и гражданской войны, в голодовки и блокадные месяцы непролетарская интеллигенция до последнего берегла, спасала, прятала книги и альбомы; букинистические магазины молча помнили поклоном тех, кто сохранил редкости несмотря ни на что. А у нас как было после августа 1991 года? Библиотека крайкома партии (как оказалось, богатейшая) разграблена демократами.