Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №2 (2003)

Мы должны объяснить себе этот парадокс — за ним многое кроется. Все дело в том, что таким образом новый экономический тоталитаризм подрывает твердыни враждебной ему духовной власти. Одни “профилактически” работают над уничтожением всяких условий возрождения крепкой российской государственности, зная, что она им не простит их предательств и преступ­лений. Другие “профилактически” работают над уничтожением условий духовного возрождения нации, отдавая себе отчет в том, что духовное сопротив­ление — основа сопротивления политического. Излюбленный персонаж, которым новые хозяева хотели бы наводнить общество — это пресловутый “центрист”, всеядный носитель середины. Если кто и находится в последова­тельной оппозиции духовной власти как таковой, так это центристы, не выносящие груза твердых убеждений. Центрист — это лицо, всегда повернутое вполоборота и в любую минуту готовое сделать обратное движение. Если гражданское общество в самом деле будет состоять из центристов, то у настоящей духовной власти, являющейся источником и проводником пассио­нарных идей, исчезнет всякая социальная опора. А духовная власть сегодня признана главным оппонентом нового экономического тоталитаризма. Рынок “политических товаров” уже сложился. “Рынок церквей”, или “рынок убеждений” — вещь значительно более проблематичная, во всяком случае до тех пор, пока “всеядные центристы” не окончательно заполнят сцену. Что же касается носителей девиантного поведения, то они сегодня выступают в роли “профессиональных” противников твердой духовной власти и, следова­тельно, в качестве союзников новых узурпаторов. Узурпаторы пуще всего боятся церкви, способной снова выгнать менял из храма. Поэтому истинное противоборство нашего века олицетворяется столкновением не “демократии и тоталитаризма”, а экономического тоталитаризма и духовно-религиоз­ного фундаментализма. Только ортодоксально фундаменталистская, духовно упрямая церковь сегодня способна находиться рядом со страждущими, обиженными и угнетенными, церковь реформированная, “адаптированная к современности”, обречена оказаться по сю сторону со своими спонсорами — жуирующей средой “новых богатых”, мечтающих дополнить “рынок полити­ческих товаров” рынком индульгенций.

В этой связи понятной становится главная провокация нашего века, направ­ленная на то, чтобы увязать терроризм с религиозным фундамента­лизмом. То обстоятельство, что новые хозяева мира в качестве первой мишени обозначили мусульманскийфундаментализм, имеет, разумеется, и свои, слишком земные, причины. По странному совпадению, именно земли, богатые нефтью, изобилуют и мусульманскими фундаменталистами вкупе с терро­ристами, что позволяет совместить “высокие мотивы” антитеррористи­ческой миссии с привычной неоколониальной прагматикой. Однако в анти­фундамента­листском пафосе строителей “глобального мира” кроется и иное, собственно политическое содержание. Мировая революция либерализма направлена в первую очередь на то, чтобы в принципе упразднить духовную власть— инстанцию, от которой исходит неподдельное идейное воодушевление и ободрение всех тех, кого можно считать последним бастионом сопротивления мировым узурпаторам. На одной стороне обособилась “система рынка”, то есть круг покупаемыхлюдей, на другой — когорта людей непокупаемых, хранящих непродаваемые убеждения. Пока такие люди есть, глобальная власть продавцов человеческих душ не может считаться установленной “полностью и окончательно”. Неподкупная духовная власть способна питать и власть государственную, противостоящую экспансии “политического рынка”. Поэтому ставится задача уничтожения духовной власти, служащей источником загадочного упрямства “протестного электората” и “внесистемной оппозиции”. Речь идет именно об этом: не о смене одной духовной власти (идеологии, церкви и т. п.) другою, а об устранении духовного измерения нашего бытия, растворяемого в едком бульоне всеядности. Всеядному человеку предназ­начается заменить человека с принципами как архаичного фундамен­талиста и антиплюралиста. В этом смысле философия постмодернизма, решившаяся “навсегда устранить” противоположность полюсов добра и зла, истины и лжи, прекрасного и безобразного, здорового и патологического, совместив эти полярности во вместительной душе “центриста” как единст­венно современного типа, выступает как новое учение об отмирании духовной власти.

Многозначительным обстоятельством является то, что все новейшие оппозиции, сформулированные либералами постмодернистского образца, по-прежнему совпадают с классовой оппозицией между господами мира сего и униженными и оскорбленными. Последние по-прежнему верят в законное присутствие законной власти в мире, той самой власти, которая наделена правом бесстрашно бичевать зло и выносить свой суд его носителям. Узурпаторам социальных и экономических прав народов выгодно быть “постмодернистами”, то есть выступать в роли последовательных скептиков, “до конца не уверенных”, кто же на деле является законным собственником, а кто — казнокрадом и коррупционером, где палачи, а где жертвы, где обман­щики, а где — обманутые. Но всем заново ограбленным и угнетенным, притесняемым и дискриминируемым жизненно важно сохранить способность к этому принципиальному различению “светлого и темного”, “верха и низа”. Вот почему они по-прежнему уповают на присутствие неподкупной и неусыпной духовной власти — катакомбной церкви современного мира.

Не так давно марксистская историческая эсхатология внушала нам, что противоречия современного мира непрерывно обостряются. Здесь — отзвук религиозной эсхатологии, свидетельствующей о предельном обострении всех бытийственных проблем и противоречий в поздний, канунный час истории. Многое, слишком многое свидетельствует о том, что наш век — канунный. Противоборство начал добра и зла в нем в самом деле обострилось предельно. И на фоне такого обострения духовная власть, внимающая исступленным мольбам и стенаниям загоняемых в гетто народов, не может быть светски отстраненной и скептически остуженной. Сегодня она может быть только фундаменталистской. Только фундаменталистски выстроенное духовное пространство способно стать надежным ориентиром для заблудших и надеж­ным убежищем для гонимых. Любое другое окажется легко оккупируемым теми, кто и без того благополучно устроился на этой земле и для кого храм — разновидность духовного развлечения, а не место, где решаются последние вопросы. Именно те, кто мечтал демонтировать духовную власть как источник “нетолерантных” типов сознания, в конечном счете провоцируют ее появление в невиданно непреклонной форме — форме нового фундаментализма. Церковь господская может быть скептической и толерантно-всеядной. Церковь гонимых должна обладать способностью решительно отделять зерна от плевел, добро от зла, ибо гонимым не до стилизаций — они живут трагически подлинной жизнью, не содержащей постмодернистских “пустот” и двусмысленностей. Эта грозная церковь уже тайно входит в мир к вящему беспокойству временщиков, думающих оттянуть время, но на самом деле ускоряющих его.